«В бесконечном океане Вселенной разбросаны мириады миров. Одни из них бесплодны, покрыты льдом или же наоборот выжжены до пепла. Другие же, напротив, обитаемы и населены самыми разными существами – людьми, такими же как мы или почти такими же, разумными или бессловесными птицами или зверьми. Да много кем ещё!
Многие из нас, живущих на земле, обладают бесценным сокровищем – ключом, отпирающим двери между нашим миром и неизведанным. Когда этим счастливцам выпадает случай заглянуть в приоткрывшуюся щель, они могут испытать и испуг, и восхищение, ведь все миры различны и предназначены для совершенно непохожей жизни.
Вы спросите, что же это за ключ? Он лежит на поверхности…»
– Таки́н! – женский голос окликнул темноволосого мальчишку, который испуганно крутил головой, ища в пёстрой ярмарочной толпе невысокую, привычную с детства фигуру и знакомые, родные янтарные глаза. Жгучая обида давно прошла, уступив место липкому страху, что он, Такин, остался совсем один среди незнакомых ему чужаков.
Но стоило только его имени взлететь звонкой птицей над людским гомоном, как страх тут же отступил, забрался обратно в свою глубокую нору. Такин вытер ладонями навернувшиеся на глаза слёзы и направился к матери.
Теперь ему было стыдно. Как мог он, сын воина, охранителя порядка, устроить такое на глазах у всех? Ну не выторговала мать у хозяина лавки игрушечный меч со щитом, украшенные тонкой резьбой. Ну позвала к выходу, поспешила. Так ведь поздно уже, солнце к краю земли клонится, уже не из-за всякой крыши видно, а им ещё до дома добираться.
И отец, наверное, уже ждёт. Что ж кричать, упираться и слякоть разводить, как девчонка какая? Вон, прохожие на него все с неодобрением посматривают. А уж то, что ему холодной змеёй в сердце вползло, нашёптывая на ухо: «Всё равно по-моему будет!» – так вообще срамота! И мама расстроилась, смотрит на него и даже глазами не улыбнётся. Только, наверное, больно врезается в ладони тяжёлая корзина с закупленным.
Такин стоял, не поднимая глаз на мать, и молчал. Уши горели, как угли в костре.
– Идём, – сказала наконец она, перехватывая поудобнее ношу и взяв сына за руку. Мальчишка послушно вложил пальцы в посечённую белыми и багровыми от только что снятой тяжести рубцами ладонь, и ему стало стыдно вдвойне. Больше ни яркие краски, ни весёлый шум не радовали его. И даже продавец сладостей, призывно расхваливающий свои румяные кренделя и печатные пряники, не разбудил в Такине ни капельки ярмарочного настроения, когда всё видится удивительным и желанным. Так и шли домой сквозь городские улицы и пока открытые настежь ворота, не проронив за всю дорогу ни одного словечка.
– А-а-а, Светлая Голова, вернулся, наконец? – Отец в кожаных штанах и нижней полотняной рубахе сидел у окна их просторной горницы, что-то проверяя в своей тихонько позвякивающей кольчуге. Рядом с ним сидел незнакомый мужчина. И хоть голова его была снежной от седины, а сосредоточенное лицо будто шрамы изрезали морщины, ни у кого не повернулся бы язык назвать его стариком. Скорее уж старцем, которого, словно невидимый плащ, окутывал жаркий запах сухих трав. Он так же, склонившись над стальным полотном, неспешно, как-то рассеянно, перебирал узловатыми пальцами маленькие колечки по краю. Но при этом губы его шевелились, а глаза были закрыты.