-Алло! Я в метро, не могу говорить. Перезвоню – ответил по телефону мужской голос, раздавшийся практически на ухо высокому, двадцатидвухлетнему, как-то неправильно тощему, парню.
Тощий парень, Димка, сморщился. На самом деле он уже два года как Дмитрий Андреевич, но так его никто никогда не называл. Дмитрию Андреевичу вряд ли можно было дать больше семнадцати. Худощавый, темноволосый, вечно растрепанный, он круглогодично носил коричневый выцветший плащ, темные брюки, белые потертые кеды и рюкзак на одной бретельке. Вторая оторвалась, наверное, несколько месяцев назад, а может быть с тех пор прошел уже год. Димка не знал.
Димка – именно так ласково называли его дома мама и бабушка, именно так называли его в школе учителя, устало качая головой, когда он в очередной раз не мог правильно ответить на вопрос. Димка – именно такую версию своего имени больше всего ненавидел парень.
Темноволосый прислонился к поручню, достал свой старый с разбитым экраном мобильный, воткнул в уши наушники и включил любимую мелодию. В вагоне метро было душно и тесно. Дима огляделся. В лицах каждого находящегося тут человека практически отсутствовала жизнь. Их лица не выражали эмоций. Каждый из этих десятков людей впивался взглядом в одну точку и думал о чем-то своем, очевидно, пытаясь найти решение раздражающей и мешающей жить проблемы. Все они, каждый со своей невероятной историей, были сейчас собраны вместе. Метро объединяет, подумал темноволосый парень, что ни говори.
Его взгляд наткнулся на маленькую девочку, сидевшую и спящую на руках у молодой, лет тридцати, женщины. Девочка держала небольшого плюшевого мишку за коричневую лапку. Его небольшое тельце угрожающе болталось из стороны в сторону над грязным протоптанном полом вагона метро, а пустые глаза-пуговки невидящим взглядом уставились в коленки девушки напротив. Темноволосый усмехнулся и продолжил рассматривать пассажиров. В дальнем углу два подростка что-то агрессивно доказывали друг другу, перебивая и активно размахивая руками. Недалеко от них стояла парочка, парень одной рукой держался за верхний поручень, второй обнимал за талию свою любовь, притягивая ее к себе. От них веяло чем-то теплым, нежным, сладким, чем обычно веет только от влюбленных. Они светились. Такая вот у влюбленных энергетика: мягкая, как зефир.
Дима перевел взгляд на запотевшее стекло. За окном было темно. Под землей, очевидно, так и должно быть, но темнота все равно нагоняла на Диму тоску. К тому же, в ушах англоязычный музыкант пел про любовь, разлуку и щемящее чувство одиночества, что изрядно добивало настроение молодого человека. Димка взъерошил свои вечно растрепанные волосы и со вздохом неудовольствия сменил композицию. Он даже себе боялся признаться в том, что подобные песни вызывали в нем только желание свернуться калачиком на диване, уткнуться лицом в подушку и тихонечко всхлипывать, отчаянно надеясь, что никто никогда об этом не узнает, потому что парни не плачут.