Вместо предисловия
В одном городе, скажем, в Липецке, на улице Папина, живёт маленькая девочка, зовут девочку Маша. Нет, Маша росла совершенно нормальной девочкой и была вполне нормального роста, и среди своих ровесниц ни как не выделялась. И если бы вы её встретили и сказали: «Какая хорошенькая маленькая девочка», Маша вам обязательно бы возразила: «Я не маленькая, мне уже четыре года». Но, как и все девочки (в любом возрасте) Маша называла себя большой, когда ей хотелось, что-нибудь сделать самой, например, помочь маме сварить суп или помочь брату отремонтировать велосипед, – тогда Маша говорила, что она большая и вполне может сама отремонтировать велосипед. А если Машу рано утром будили, чтобы отвести её в Детский садик, она сонно говорила: «Я ещё маленькая, мне всего четыре годика, а маленьким нужно ещё поспать, чтобы получше подрасти», – словом, Маша, когда ей нужно было сделать что-нибудь очень нужное, говорила, что она большая и ей уже четыре года, а если ненужное – говорила, что она маленькая и ей всего четыре годика.
Поэтому скажем так: в городе Липецке, на улице Папина живёт очень хорошенькая и красивая девочка, по имени Маша. А вот тут Маша (как самая настоящая девочка) совершенно с вами согласится. Потому что нет на всём белом свете ни одной девочки, которой было бы четыре годика, и она не была бы хорошенькой, красивой и умной, – такой девочки просто не существует в природе. Это подтвердит каждая мама, а уж тем более папа – потому что она вся в него. Спросите у любого папы: «в кого ваша доченька такая красива и умная?», и любой папа сразу ответит: «В меня», – и посмотрит на задавшего такой нелепый вопрос с искренним удивлением.
Итак, Маша росла хорошенькой, красивой и умной девочкой – конечно, вся в папу. Мама девочки Маши, часто так и говорила. К примеру, Маша утром проснулась, и, засмотревшись на солнечный лучик, так затейливо упавший на дверь платяного шкафа, совершенно забыла заправить свою кроватку, и, не заправив, побежала на кухню посмотреть, есть ли в холодильнике что-нибудь вкусненькое. «Ты вся в папу», – говорила мама и отправляла Машу заправлять свою постельку, а потом чистить зубки. Или Маша выбежала гулять во двор, а шарфик не повязала. «Ты вся в папу», – вздыхала мама, возвращалась домой, брала шарфик и повязывала его основательно на Машину шею и закрывала грудь, чтобы Маша вдруг не простудилась. Так что можно было с уверенностью сказать, что Маша была «вся в папу». Конечно, когда мама ходила с Машей в церковь, а мама девочки Маши, как и многие мамы очень любила ходить в два места – это в церковь и в магазин. Так вот, когда мама и Маша в белых платочках заходили в церковь, то все мамины знакомые говорили: «Какая хорошенькая у тебя девочка – вся в тебя», – и здесь мама не спорила, а соглашалась: да, вся в меня.
Словом, Маша, как и все девочки, была и в папу и в маму – зависело от обстоятельств, в которых оказывалась Маша.
Да, нужно обязательно сказать, что Маша у папы и мамы была не одна. И здесь Маше очень повезло, потому что у неё было два старших брата, которые были все в папу и во всём слушались маму: пятиклассник Тёма и третьеклассник Герман.
Маша жила совершенно обыкновенной жизнью: она просыпалась, когда папа уже уходил на работу, заправляла свою постельку, чистила зубки, завтракала вместе с мамой и братьями. Потом мама отводила Машу в Детский садик, а братья шли в школу. Потом мама забирала Машу из Детского садика, – всё было как у всех. Необыкновенное наступало, когда Маша выходила гулять: и не важно – выходила она гулять с папой во двор или с мамой – по магазинам, или всей семьёй на пикник.