⇚ На страницу книги

Читать Полина

Шрифт
Интервал

Паскудная весна


Ненастное время. Сырые платформы.


И сальные волосы, перхотный зуд.


Толпа на каком-то паскудном откорме,


что вылижут даже всю гарь из посуд.



Парившие грёзы упали, осели,


ко дну опускаясь песочным дождём,


болотистым илом обжили все мели


и начали гнить, заражать водоём.



В грудях оседает табак и обиды,


и камни печалей из крох и песков.


Набухшие печени биты, пропиты.


Стучащие боли у левых сосков.



Дурной карнавал макияжей и масок.


Лишь формы семей, образованных лиц.


На тумбочках мази, флакончики смазок


с работы всё ждут одиноких девиц.



Мужские смиренья тестикулы мучат.


Бессчастия гробят умы и судьбу.


Застои сгущаются в злобную кручу.


Любовные соки сольются в трубу.



Душевные евнухи ходят в притоны,


молчат там иль блеют, иль что-то кричат.


Там алчные дырки и кожи, ладони


чуть радуют семя, но дух не леча.



Вокруг кабаре, бл*довство, лицедейство,


дурьё, имитация страстных цехов.


От этого лживого, гнусного действа


лишь сон, воздержанье логичней всего!


Воронеж-1 – Павелецкий


Промаслены шпалы, травинки и щебень.


Змеится весь поезд, познав этот курс.


В душе разгораются крепкие щепы.


Как райский удав, к своей Еве несусь.



Чешуйки вагонов блестят, колосятся,


покинув все норы вокзальных оков.


Навстречу мне ветры продолжат бросаться,


пока буду мчаться туда, где любовь.



Далёкая ночь впереди ожидает.


К такому готов и тогда, и теперь.


Дома, полустанки, поля провожают.


Бог спицами рельс вяжет путность к тебе.





Татьяне Ромашкиной


Недождавшаяся


– Ну здра-а-авствуй… Тебя не ждала из похода.


Понятий, прощения вовсе не жду.


Письма, похоронки не знала два года.


А я молодая, в соку и в цвету.



Война же замужества все расторгает


и в ад открывает свои ворота.


Злой страх одиночества женщин пугает,


к тому же, по жизни я – голь, сирота.



Я думала, что ты давненько покойник.


Исторгла я много молитвенных слёз.


Сердечко согрела о старого воина,


пока ты в окопах под пулями мёрз…



Не ведала я про бои и плененья,


про жар, лазарет, про контузию, глаз…


Прошу за измену свою извиненья!


Но жизнь не случайно раскинула нас…



Семейная я в поредевшем селеньи.


Под взорами-судьями вянет вся кровь.


Молилась иконам на голых коленях.


Но с горем исчезла к тебе вся любовь.



Простишь, не простишь… Ты иной, я иная.


Я стыть не хотела. Ждать не было сил.


Июнь сорок пятого… Год уж жена я!


К тому же я – мать, у которой есть сын…


Сами себе архитекторы и строители


Повсюду творятся кустарные счастья


руками лентяев, растяп, неумех.


От тех самоучек лишь брак и ненастья,


вверху будет низ, а внизу будет верх.



Убытки и горе от сказов бездумцев,


от дела халтурщиков и недотёп.


Вокруг лишь советы по виду конструкций,


по сути строений – подсказки и трёп.



Дома, гаражи тут ведутся по схемам,


а личный и общий Эдем – наугад.


Всё строится глупо, чрез боль и измены,


и с руганью, с помощью рода и чад.



Тут всё самопально, с местами кривыми,


с изъянами, крахом, порой есть и швы…


А всё потому, что живём тут впервые,


без явных инструкций по сборке любви…


Деревенщина


Картузный блин прижал кудряшки,


примял чуть русые вихры.


И под фуфайкой скрой тельняшки


закрыл нагрудные махры.



И под кирзой портянки с дыркой.


Бреду меж клёнов, хат, полей.


Чуть пахнет кремовой натиркой


и приближением дождей.



Шагаю в горку под уклоном


в объёме новеньких штанов,


дышу свежайшим самогоном