Читать Неудаленные сообщения
Посвящается С.А. Жданку
Тонкий месяц, снег идет
Купола с крестами
Так и кажется вот-вот
Понесутся сани.
Ждешь и веришь в волшебство,
Кажется все новым.
Так бывает в Рождество.
С Рождеством Христовым!
Отправитель Борис Келдышев
дальше номер телефона и заканчивается – получено 07.01. 2009.
Листаю дальше, от него же:
Под шубою селедочка
И тазик оливье
Ведерко сладкой водочки
Желаю я тебе!
Блестят на елке шарики,
Как Фаберже яйцо
С экрана улыбается
Медведева лицо.
Куранты лупят бешено,
Подбило пробкой глаз
Открыл в лицо шампанское…
Какое-то бесконечное послание. Поздравил с 2010 –м. Да. Сохранилось.
Сын в третий раз разбил свой мобильник. Говорит, забыл вытащить из кармана, когда во дворе колледжа гоняли мяч. «Виноват, извини». В прошлый раз дверь автобусная хлопнула, когда заскакивал – прищемило, раздавило. В позапрошлый девушка стала причиной. Получается – всё обстоятельства и злые люди.
Третий телефон за год. Как вам?
– На, держи! – я вручил ему старенький кнопочный Nokia. Мне жена подарила новый, а этот пылился без дела. Сгодился. Умещается на ладони, не лишенный изящества, шедевр, можно сказать, телефонного дизайна. Но в прошлой пятилетке. Пожалуй, даже так – шедевр десятилетия – черный корпус, ничего лишнего, ничто не отвлекает, хромированная окантовка в виде ленты Мёбиуса, красиво.
У сына кислое лицо, но телефон взял. Этот будет сложно разбить. И потом, кнопочный – только звонилка, только телефон. Прежде чем обрести нового хозяина, он, видавший виды, Nokia вернул мне всё, что хранил в памяти о прошлой жизни.
У Бори Келдышева день рождения 11 сентября, легко запомнить – рухнули башни в Америке, ему в тот день сорок стукнуло. Но я и до обрушений помнил, не забывал, поздравлял всегда. Однако, мои СМС не сохранились, не остались в памяти мои поздравления, остались только те, что приходили, а что уходили, уходили бесследно. Может, у Бори и остались?
Остались бы.
Бори нет. Он погиб.
Однажды он меня побил. Ударил два раза, или один. Один-то точно. Сильный удар, в челюсть. Где научился? Может, с детства умел, а может в Афганистане; почти два года воевал, вот вернулся немного контуженный (может и родился таким), но живой и сильный, а погиб здесь. Давно уже.
Выпивали мы с ним знатно. Расставались, например, заполночь, а утром он звонит из какого-нибудь пригорода: я, говорит, в ментовке, приезжай объясни, кого они взяли. Келдышева! Подтверди. Я начинаю подниматься, сую голову под кран с водой, за окном светает, птички – воробышки чирикают, но автобусы пока не ходят, да и, как правило, не было нужды в автобусах. Шутил Боря. Ни в какой он не в ментовке, шутил, ну и проверял, пожалуй, можно ли взять меня в горы. В горы и с автоматом. За многие годы знакомства не припомню, чтоб он о войне распространялся как-то пафосно, да и вообще никак. Ни пафосно, ни безпафосно.
Я то, что ж? Любопытно. Люди-человеки. Как там, у Горького: «Клим все чаще стал примечать, что живет в нем кто-то, гораздо глупее его». Ну и я, особенно, когда в подпитии – «Боря, Боря, скажи, Боря, ты ж стрелял! Убивал?»
Ответил однажды, как бы себе и будто протрезвел враз:
– Да нет, – говорит, – не видел, чтоб в кого-то там конкретно моя пуля попадала. Нет. Ну а, – помолчал, потом быстро-быстро, наскакивая словом на слово,– в кишлак заходим, после допустим, как выбили душманов, первое – зачистки. А как? Не зачистишь, получишь в затылок. Обязательно. Дуван, кишлак, домики, пробираешься тихо-тихо; ступаешь, горло першит от жара в животе, потом, в окошко или – дверь ногой и пару гранат туда. Заскакиваешь – а там никаких духов, декхане, руки – не забыть – темные в мозолях, узкие и жилистые . И гул от взрывов не стих, эхом под потолком.