Читать Истории и сны о привидениях и книгах

Нет ничего хуже плохо написанных текстов и ничего лучше хорошо написанных книг. С другой стороны, и то, и другое вполне безобидно и бесполезно. Поэтому тем, кто много читает, важно владеть искусством перескока.

Бывают книги, которые обращают время вспять: почитаешь такую, посмотришь на часы, и на них – на полчаса раньше, чем было до.

Время, потраченное на чтение, не просто не вычитается из времени жизни. Оно вкладывается.

Бывают книги, герои которых умеют меняться судьбой с читателем. Для этого нужно все имена героя замазать белой ручкой, поверх вписать свое имя, и после дать книге сгинуть на дальней полке чужой библиотеки. Стены вокруг станут волнами моря, рядом с которым будет жаль умирать, и потому – не придется.

Бывают толстые книги, при первом взгляде на которые тоска, потому что знаешь: внутри будет весело, но после ничего не останется.

Бывают тонкие книги, которые забываешь сразу, как только дочитал, и можно читать заново.

В некоторых текстах спрятаны заклинания. Их нужно учить наизусть и произносить вслух или шепотом.

Бывают большие книги, за которыми не стоит даже слова. Бывают отдельные буквы, за которыми – миры.

Бывают книги, за прочтение которых выдают сертификат. С печатью и подписью. Но чья это подпись – неизвестно.

Некоторые книги рассыпаются на буквы, буквы в них меняются местами, делают новый сюжет, а из лишних, оставленных, составляется имя автора. Поэтому авторы иногда причудливы, и не только именами.

Лучшие книги – не те, которые хочется скорее дочитать, а те, которые пытаешься обесконечить.

Однажды мы все станем книгами. Иногда мы не помним собственный смысл, и это нормально, потому что книги сами себя не читают.

Я проснулась, сидя на лавке в Люксембургском саду, когда умерла.

На земле думают, что рай полон цвета и падающих кокосов, но окраиной сознания я всегда понимала, что небеса – это Париж цвета сепии.

Здесь нет ни ночи, ни дня, сумерки сменяются рассветом. Цвет – атрибут и прерогатива жизни, и сейчас жизнь вспоминается мне утомляюще пестрой. Как мы это выносили?

Все, кого любишь, обитают в соседних кварталах, но Париж не перенаселен. Те, кого не переносишь, вообще в другом городе, и возможность встречи с ними исключена. Может, мы и рождаемся для того, чтобы увидеться с ними по каким-то неотложным делам, важностью превосходящими нежелание встречи. И еще для того, чтобы почувствовать возможность путешествия – иллюзорную, конечно, но кто об этом знает.

Из Парижа никак не уехать, потому что на самом деле «па» означает «там, где я», а «риж» – «есть». Таким образом по лингвистическим причинам нельзя быть не в Париже. Но он довольно большой и с выходом к океану. Впрочем, с любой его точки видна Эйфелева башня, и рукой подать до библиотеки святой Женевьевы.

Некоторые едут в поездах всю свою смерть, и я сначала огорчилась, что мне на поезда только смотреть. Но как увидела его на Северном вокзале, неожиданно обрадовалась, что не нужно будет садиться в эту тарахтелку.

Париж – это город, который легко любить. Его любят и те, кто в нем никогда не был, и те, кто прожил там всю жизнь. Ангелы смеются, когда кто-то всеми силами хочет туда переехать, потому что это то же самое, что хотеть поскорее умереть. Париж попал на землю по чистой случайности, по безумной тоске человека по потустороннему. Врата в неведомое – базилика Святого Сердца и аббатство святого Германа в лугах – хорошо видны мне и будто открыты, но зайти в них не получится, потому что совсем не тянет. Церковь ведет к небесам, а я уже тут.