⇚ На страницу книги

Читать В случае смерти разбить

Шрифт
Интервал

Ангелы без крыльев

– Холодно, – говорю я, прижимаясь к влажной коре. – А что, если мы замерзнем и умрем, как люди?

Елири качает головой, обнимая свои лодыжки.

– Ангелы не умирают.

И жмется плечом к моему плечу, как маленький котенок из человеческой книжки жался к своей кошке-маме. Мы тогда гадали: как это – холодно? Будто кто-то водит по коже чем-то острым? Или это призраки пугают, вот котенок и дрожит, а к маме жмется, чтобы не так страшно было. Даже слово странное: хо-ло-дно.

Будто выдох, нота и падение камня тянутся друг за другом. Узнав это слово впервые, мы повторяли его с упоением, с радостью, будто заклинание. Громко выкрикивали, бегая друг за другом. Шептали на ухо. Писали пальцами в воздухе.

Но так и не смогли понять.

Ветер ходит меж деревьев, как черная тень, и они скрипят, полые и безжизненные. Хватаются друг за друга скрюченные ветви, будто ищут поддержки, но ветер прорывается, разбивая пальцы-ответвления на части. Над макушками, обвивая вершины стволов, будто облако, висит темнота. Все, что я вижу, когда решаюсь повертеть головой, – это ровные черные линии деревьев. Лес не имеет ни конца, ни тропинки. Зашелестев прелыми листьями, я подтягиваю ноги к груди, упираясь коленками в подбородок.

Мои коленки острые и похожи на сосульки. Елирино плечо такое же, но я не отстраняюсь, потому что два плеча, прижатые друг к другу, чуть меньше дрожат, будто между ними появляется тонкий слой тепла. Сидя, сжавшийся, в переплетении своих собственных рук и содрогающийся так, будто каждая мышца и кость ходит ходуном, я понимаю холод.

Не могу описать словами, но нет ничего, что я бы сейчас понимал яснее, чем ледяной покров, заставляющий кожу покрываться пупырышками.

– Помнишь, Бурчало рассказывал про ангела, который умер? – упрямо говорю я, пряча сложенные ладони между бедер. – Он подлетел слишком близко к луне, она опалила крылья, и…

Елири вздыхает. Выходит что-то типа "хо", половинки слова, и я чуть не продолжаю. От пронизывающего ветра болит голова.

– Это не ангел был, а человек. Его звали Икар. И он подлетел не к луне, а к солнцу, – Елири наставительно поднимает было вверх палец, но тут же прячет его обратно в кулак. – Меньше надо на уроках в страшный суд играть.

Эх, а я-то ее развеселить пытался. Елири обычно так смеется с моей неучености, а тут нахмурилась. Выходит, холод хуже любого демона? Я примирительно бодаю ее плечом.

– Конечно человек, я же пошутил. Вот чего понять не могу: зачем человеку крылья?

Елири смотрит на меня, и ее лицо внезапно светлеет, будто на него падают желтые блики. Вообще, странно видеть у нее человеческое лицо. Я невольно трогаю свое – нос, щеки, лоб. Там, где касаюсь, будто остаются покалывающие отпечатки. Не надо было нам это все делать. В горле почему-то будто камень появляется. Я часто-часто моргаю, пока странное чувство не пропадает.

– Были бы у меня крылья, я бы взмыла высоко-высоко и улетела домой. И тебя бы унесла. – Елири мечтательно прикрывает глаза. – Может, тот человек тоже хотел домой?

Я качаю головой. Кто их, людей, знает.

Молчу и представляю: золотистые лучи, вспыхивающие на крыльях за спиной тонкой фигуры, продолжающей тянуться выше и выше, пока красный шар не заполняет ее всю. В школе говорят, что так нельзя. Человек не должен быть ангелом, как ангел – демоном. Мы все рождаемся для своего замысла.