Читать Одинокий

Шрифт

Интервал

У него такая судьба, что трудно отличить правду от выдумки. Детство, проведённое в военных городках, «чемоданная жизнь» с её постоянными переездами с тёплой Украины на Чукотку, в Сибирь, и снова армия, студенчество с летними экспедициями в тайгу, хождение по монастырям и удовольствие от занятий единоборствами, аспирантура и журналистика сформировали его характер и стали источниками для произведений.

Если б реки умели нам мысли свои передать…

Если б мне научиться однажды тебя понимать.

Весь широкий поток, ручеёк или каплю, туман —

Смог бы я отличить: это – правда,

а это – обман?

Ты спокоен у ног. Закрываешь свою глубину

Цвета глины водой, что на дне – не пойму:

Яма, камень, бревно, занесённое илом, лежит.

«Сделай шаг, и узнаешь, что тайна хранит».

Шаг, другой – я ещё на ногах, я стою.

Мы равны, но чем глубже тебя познаю,

Тем сложней. Бьёт меня под коленку поток,

Я не выплыву, знаем мы – оба

и Бог.

Ну какие сказки? Разве я – сказочница? Это раньше в старину сказочники были. Знали сказок много, да интересных. Заслушаешься. Телевизоров-радио-интернетов ваших не было в те времена, вот и приглашали такого сказителя. К примеру, рыбаки на путине. Днём-mo они в море рыбу ловят. А вечерами у костра сказки слушают, истории разные. Для такого случая брали они в артель сказителя и делились с ним уловом исправно. Вы-то чем со мной делиться будете? Не обманете? Ну тогда слушайте. Только вот у меня сказок-то нет, я вам всю правду расскажу, а если и домыслю что, так это, чтобы слушать интереснее было. Где сама видела, где люди подсказали. Людям-mo верить надо. Не всем. Но я-то, поди, разбираюсь. Отличаю, кому – можно, а кто – так, для красного словца прибавляет-присочиняет.

Есть у меня для вас три истории…

История первая

Скит

И верю в то, что листья опадают
Не от того, что старость их догнала.
Они собою корни прикрывают,
Чтоб к жизни возвратиться от начала.
Старец Лишка

Вот, к примеру, сказывали, появился в одной деревеньке парнишка, сыночек банного. Уж и не знаю, что у них там вышло в семействе-то, а только наш остался один-одинёшенек, без ласки и заботы родителей: сирота-сиротой.

Банные-то, они вроде как домовые, это всем известно. Поселяются они в баньках, но не в каждой и не у всякого хозяина. Как выбирают баньку, по каким таким понятиям-приметам – людям неизвестно. Вот поселяются, и всё тут.

Так-то банные не зловредные и присутствия своего особенно ничем не выказывают. Пошалить могли. Хозяева баньку готовят: воды наносят из колодца в бочку, пол прометут, со стен паутину снимут, печь растопят. Вот уж всё готово, парься. Не тут-то было. Веники из ушатов достают, а они все – голенькие, и листики разбросаны, как ветром осенним по земле. Розги, а не веники. Или того хуже. Заходят хозяева париться, а там – холод, печку инеем подёрнуло, хоть на улице жара, дыму въедливого полно – глаз не открыть, слёзы текут.

Но так-то редко бывало. Если такое вдруг приключалось, верный признак – осерчали банные. Хозяева тотчас – медку на блюдечке или яблочек мочёных, вареньица. Спиртного-то банные на дух не выносили, и дыма табачного тоже – чихали да кашляли. Оттого сердились, бывало, да так, что к баньке месяц не подходи. А как же? Рассердил ты банного, у тебя и двери не закрываются в баньке, стёкла в окошках лопаются. Или труба печная развалилась, или птица в неё падает, дым из печи в баньку идёт. Муки вечные. Сколько времени и трудов, пока печники её оттуда вытащат. А то в кадке дырок насверлят, прямо – решето, а не кадка, или полки подпилят. Даже сжечь баньку могут, если сильно осерчают. А что им – нечисть, она и есть нечисть. Но банные чистоту любят. В грязных баньках не селятся.