Читать Громовое колесо

В один теплый июньский день я сидела на рассыпающихся ступенях Ладожской крепости, задумчиво глядела на лениво текущую реку Волхов и хандрила. Причины грустить именно сегодня у меня не было, но вот грустилось, и все тут. Почему-то пришла в голову вся моя недолгая жизнь, та ее часть, которую я помнила. Еще и мысли странные в голову лезли, будто Волхов измельчал, если на глаз – так на треть. Глупости же! Он таким, как сегодня, перекатывался через пороги уже не одну сотню лет. Нам в институте рассказывали. А мне река снилась совсем другой, бурной, широкой. Я никогда в старой Ладоге не бывала, но Волхов во сне видела часто. И вот приехала, посмотрела на него и расстроилась. Сидела, хлюпала носом и пыталась справиться с волнением и горечью, неожиданно обрушившимися мне на голову.

Два месяца назад мне стукнуло восемнадцать. Немногим раньше мои опекуны переехали в Москву, а я осталась в Петербурге. Снимала комнату в небольшой коммунальной квартире, училась, подрабатывала, в общем, жила обычными студенческими буднями. Влюбленность в мои планы пока не входила, о будущем я предпочитала не думать, и порой мне казалось, что моя жизнь всегда будет так же неспешно катиться по накатанной колее. Скучно? Да. Предсказуемо? Тысячу раз да! Но не так уж и плохо для круглой сироты, не помнящей своего прошлого.

Я никогда не знала своей семьи. В три года на меня, чумазого голодного ребенка, наткнулись в лесу у Новгорода грибники. Я смогла назвать свой возраст, добавить, что зовут меня Ольгой, но так и не сумела объяснить, как оказалась на клюквенных болотах совершенно одна. Я не помнила, что со мной произошло, куда пропали родители, как они выглядели или как их звали.

Мама иногда приходила ко мне во сне. Я не могла разглядеть ее лица, видела только золотистые волосы, убранные в длинные косы, да синие-синие глаза, так похожие на мои. Мама говорила мне что-то, но я не могла разобрать слов.

Врачи сказали, что я пережила сильное потрясение, оттого начисто все позабыла. В милиции решили, что моя семья сгинула в лесу, и принялись искать оставшихся родных. Но вот диво – за целый год, пока я жила в детском доме, никто не обращался за помощью в пропаже ребенка. Будто меня не существовало. Следователи развели руками, и дело закрыли. А меня – светловолосую синеглазую девчонку – вскоре взяла под опеку обычная ленинградская семья: папа, мама и двое мальчишек-погодок. Большой любви они мне не подарили, зато уважали, заботились, вырастили, дали образование. Я была им благодарна, но сил переехать вместе с ними в Москву не нашла. Они не настаивали.

Я поступила в институт на переводчика – языки всегда давались мне беспечно легко – и решила сама отыскать пропавших родных. Нужно было вернуться туда, где все началось – в новгородские леса. Но сперва я заехала в Старую Ладогу, там как раз проходил один из реконструкторских фестивалей. Пропустить подобное действо я не могла.

Меня всегда магнитом тянуло к оружию. К тяжелым мечам и боевым ножам в кожаных ножнах, к щитам, кольчугам и шлемам. Мне нравилось, как фыркают и тяжело переступают ногами празднично убранные кони. Было в псевдоисторическом мирке реконструкторов что-то позабытое, родное, привычное, надежное. Так пахнет родной дом, скрипят половицы в бабушкиной избе. Порой не сообразить сразу, откуда пришли воспоминания, а на сердце уже становится радостно и тепло.