«Рёбрами прикрыв чёрную дыру»,
двигаюсь один, свой приют ищу,
вакуум внутри и снаружи он,
где-то есть миры, где-то есть покой.
В лавке звёздный слон дал посуде бой,
острых светлячков собираю ртом
по осколкам злых хрупких мелких звёзд.
Может, будут жить, когда доплывём.
Пусть остался нам морок жалких лет,
догони меня, нужно двое здесь,
космосу и мне. Где же ты летишь?
Будда не даёт заказать такси.
Много видел я, рассказать что есть,
есть куда кричать, мегапрочна сеть;
но молчание – ледяной ответ.
Может быть, я мёртв. Не заметив смерть.
Если позади лишь неважность зим,
если мы себе не принадлежим
(я сошёл б с ума, был бы только ум),
догоняй меня, я тебе молчу.
Если хочется мир повидать весь,
маршрут посвятив любви,
не жалеть, что утратил себя самого
иль навязанный кем-то повальный смысл, –
уходи с вечеринки не ранее тридцати,
и, пожалуйста, так, чтобы стёкла
в оконной кантовке вспотелые затряслись.
Если хочется петь, то, пожалуйста, пой, гордясь,
что из уст лишь твоих может смело нестись, звеня,
и отчаянный вой, и весёлая песня дня,
и молчание громкое, что разрывает слух,
на каком-нибудь сборище в доску согласных на всё подруг.
И танцуй, и рви кеды, и траться по мелочам,
но себя разменять никому не дай.
Если хочется жить, чтобы зло не кривился рот,
когда слышится мерзкий рингтон (и разбить телефон бы вдрызг),
чтобы не проклинать по утрам ни страну, ни род, –
ты смени свою музыку, наволочку, записи в трудовых,
ты смени свою будущность, в вечном хоть хер начерти.
Может, ты не рождён быть счастливым среди людей,
больше двигайся, размышляй и поменьше пей.
Чтоб бухому не думать, с кем бывшие жрут вино,
чтобы не порицать политику, оливки иль запах шпрот,
чтобы не истязать себя, жалостью гладя котят-людей, –
завари настоящего, терпкого Я, и себя так на кухне под телек с собой распей;
дай расстаться себе; с тем, что долго уже с душком,
есть ли место для нового, для него?
Встреться с худшим сегодня и только лицом к лицу.
Будь с собой откровенен, пусть близкие не поймут.
Ты увидишь, что лучшее, вот же, не агрится впереди,