Иногда сны сбываются.
Иногда сны больше, чем просто сны.
Любовь и страх – два самых сильных истинных чувства во всей Вселенной. Мощные энергии, руководящие всем на свете. Всё подчинено только им.
Любовь – величайшая из пыток. Теперь я знаю об этом всё. Или почти всё. Постичь её полностью, познать всю глубину этого чувства дано не каждому. И не сразу. Любовь будет кромсать вас на части понемногу, станет истязать вас постепенно, будет точить, как вода камень – годами, пока не разрушит до конца.
А страх… Страх это то, что я испытываю сейчас, глядя на поверженного у моих ног. Глядя на того, кого люблю.
Увы, теперь мне известно, что такое вырвать сердце из груди – в прямом смысле.
Дрожащими руками я касаюсь зияющей раны на его теле и понимаю: это конец. Несмотря на очевидное, всё же наклоняюсь ниже в надежде услышать его дыхание. Тишина. Мои глаза обжигают горячие слёзы.
– Когда-нибудь ты простишь. – Шепчу я. – Я не могла поступить по-другому. Когда-нибудь ты меня простишь.
– Трасса самоубийц. – Поясняет водитель, когда все пассажиры приникают к окнам. – Так её называют.
Узкая горная дорога петляет, и в свете полной луны мы наблюдаем, как дрожит пламя сотен свечей, хаотично расставленных среди букетов цветов прямо на земле. По салону автобуса проносится гул шепотков. Зрелище шокирует меня не меньше остальных, но я спешу отстраниться от холодного стекла и закрыть глаза.
Сколько же людей здесь погибло по собственной глупости, неосторожности и по велению злого рока? Десятки? А, может, сотни – по количеству зажженных огоньков?
Дорога убаюкивает, но у меня не получается уснуть. Ничего удивительного – моё расстройство сна находится в очередной стадии обострения.
Обычно тетя Ингрид быстро приводит меня в форму своими снадобьями, но сейчас ее рядом нет. Если уж говорить правду и называть вещи своими именами, то стоит признаться: я сбежала. А если уж быть честной до конца, то никакая она мне не тетя. Но сути дела это не меняет: Ингрид Свенссон – единственный близкий мне человек и мой официальный опекун.
Так что, да: я поступила с ней не самым лучшим образом, сбежав из дома, но в конечном итоге это ради ее же блага. По крайней мере, я утешаю себя именно этим.
Позвольте объяснить, что к чему.
Ингрид – лучшая подруга моей мамы Карин, которой не посчастливилось умереть во время моего появления на свет. Тетя могла сдать меня в приют или бросить на произвол судьбы, но поступила иначе. Все эти годы она воспитывала меня как собственную дочь: с момента рождения и до сегодняшнего дня, а, значит, почти восемнадцать лет.
Ингрид заботилась обо мне, дала мне прекрасное воспитание и неплохое образование, она посвятила мне себя всю, и по той же причине не обзавелась собственной семьей и до сих пор не устроила личную жизнь.
Тетя любила меня, но теперь я острее, чем когда-либо, чувствовала, что обременяю ее. За ней ходили толпы ухажеров, но всякий раз она отвергала их одного за другим – и в этом была моя вина. Красивая и веселая тридцатишестилетняя женщина должна была вспомнить о том, что воспитывать чужого ребенка не единственное ее предназначение, она должна была подумать, наконец, о себе. Поэтому я ушла.