Над головой плыл и медленно вращался потолок. Своды были выложены из старого кирпича, бордового, местами облупленного. Откуда-то, сбоку и вниз, падал блеклый утренний свет.
Спина… болит. И на чем-то твердом. Под пальцами мягкое, наощупь как тряпка. Во рту… привкус желчи. И во рту все пересохло так, что язык словно терка. Голова кружится, и от этого потолок вверху то медленно движется, то берется крупной волной, то начинает кружиться.
Мариус обреченно закрыл глаза. От вида движущегося потолка тошнило. В висках отдавало звенящей болью, с каждый ударом сердца.
Он представил себе Альку, как будто она смотрит на него с мягкой укоризной. Представил, как ее прохладная ладошка опускается на лоб, как тонкие пальцы зарываются в волосы. Потом крепко зажмурился. Нет же, нет! Этого уже не будет. Он оставил ее во дворце Сантора… Оставил с разбитым сердцем, да и свое растоптал там же. Уходя, оставлял за собой кровавые отпечатки подошв. Теперь это с ним навсегда, потому что Алька не простит, не вернется, даже если он будет умолять… Пусть. Зато теперь она в безопасности. И если тварь вернется – а в том, что это случится, Мариус почти не сомневался – он встретится с ней один на один. И это будет последнее сражение двух магистров.
Вокруг было тихо, только где-то капала вода. Перед глазами назойливо крутились обрывки вчерашней попойки, сперва – в хорошем ресторане и в гордом одиночестве, потом – в дешевом кабаке где-то на окраине Эрифреи, еще чуть позже… Дальше память проваливалась в такую глубокую и темную яму, полную мутной воды, что Мариус даже почувствовал слабый интерес, а что он такого натворил, что оказался в тюрьме? И, самое главное, кто его сюда водворил? Ну не Фаэр же, в самом деле?
Вялое течение мыслей прервал скрежет отпираемого замка, но Мариус даже не повернул головы. Пусть. Ему все равно. Если сдохнет, то и магистру здесь нечего делать будет. Всем лучше, и Алечке в том числе.
– Он! Он это! – ватную тишину разбил звонкий женский голосок, рикошетом отозвался в висках противной болью.
– Ну так забирайте, – последовало равнодушное, – королевская тюрьма не для того, чтобы всякую пьянь сюда тащить. Уж не знаю, зачем его ниат Фаэр сюда приказал приволочь.
– Так ведь… благородные они, – прозвенел голосок.
Потом Мариус услышал тихое позвякиванье монет, как будто невидимая девица отсчитывала монеты и предавала их тюремщику.
– Благородные-то благородные, а надрались так, как не всякий забулдыга, – пробурчал тюремщик, – забирайте.
– А вы мне не поможете? Я ж его не дотащу!
Снова пауза, снова едва слышное позвякивание, но уже сопровождающееся сопением мужчины, который, вероятно, столько денег за раз не видел. Мариусу стало смешно, он даже фыркнул. Выходит, его сюда приказал Фаэр бросить? Ну что ж, хотя бы не в общую камеру, и на том спасибо.
В этот момент тюремщик наконец перешел к выполнению просьбы невидимой пока девицы. Мариуса грубо подхватили под мышки, поставили на ноги, а затем поволокли прочь. У порога стояла миловидная блондинка в дорогом, но скромном платье. Стояла, сложив руки на груди, качая головой, и с укоризной смотрела на Мариуса.
Энола Дампи.
Интересно, кем она представилась надзирателю? Сестрой? Женой?