I
Сердце совпадало с ритмом хлынувшего дождя; она не воспользовалась сегодня услугами своего водителя и вела сама. Шоковое состояние сопровождало её, вытеснив физическую боль, но не способное избавить душевной мучительной боли, инфернальной болью, не сравнимой ни с наказанием, как тысячи ударов флагштоков, рвавших плоть, ни с мукой заживо сжигаемых в тёмные времена ведьм. Но… Её плоть была разорвана, она, была уверена, что если не тело, то душа сгорела, скукожилась, лопнула; и, развеяна невозвратно. Если она сделала всё правильно, почему она не может и рта раскрыть из которого только нечеловеческий вой вырывается? Перед ней стояли голубые глаза. Крохотные голубые глаза. Разорванные тонкие руки, походившие на кукольные… Которые никогда теперь не обнимут. Скрюченные, завернувшись, кровоточащие ножки, которым никогда больше не пойти. Тельце похожее на тела мучеников, которых язычники прокручивали через колёса или бросали к изголодавшимся львам или уже – пронзенным носорогом, втаптывающим в алевший песок. Тёмные времена не прошли, они стали чернее, злей, беспринципнее… Голубые глаза… Крохотные волосики на головке… Сморщенное розовое тельце. И глаза… Голубые глаза, смотревшие на неё.
Она завыла, вжимая крупную босую ногу на педаль газа. Она задыхалась, дышала всё чаще, и гнала, гнала по улицам Эллоса. Погода становилась всё отвратнее. Шедший дождь – минуя всякую робость – обвалившийся с напором сопоставимым с серыми стрелами многомиллионной изголодавшейся демонской армии, что нагрянула не из глубин земли, хватая и утаскивая за ноги, а пророчески вгрызаясь в головы.
И аномалии микроскопических червоточин, вынуждавших людей съезжать, почему никто не считал за потустороннее предзнаменование грядущего исхода, что постигнет всех…
Но, её мысли были только о стоявших перед ней маленьких, голубых, осмысленно смотревших в неё, ища защиты, пары глаз!
Кровь… Зов крови… Родной крови.
Она, поворачивая руль и чувствуя, как из-за нервного перенапряжения из носа капля за каплей стали сваливаться кровавые бусины к ногам, её рукам и щекоча губы и скатываясь огибая подбородок… Она взглянула в зеркало заднего вида увидев себя покрытой ушатами тёмно-багровой крови. И застонала… Прокричала:
– Валерия, что ты наделала!
Её сердце: затрясло и спазмировало; она нажала на педаль тормоза и автомобиль с наскоком остановившись заглох на дороге.
Что я наделала… Что я наделала?!
Губы её пересохли, горло сдавливало. Клокотало разверзавшейся пустотой изнутри… Ноги свело от боли, и она ощутила боль. Гудящую боль изнутри; как зонтик раскрыли и прокрутили, разрывая внутренности.
После увиденного и осознанного вмиг, того, что она натворила… то, что нельзя было воротить или…
Почему я раньше не поняла… Почему я не поняла раньше? Промывка мозга! Почему я не поняла раньше… Я… Я…
Она закричала, закричала во всю силу легких. Кричала и когда кончился воздух в легких, пока выдох угаснувшего крика не спазмировал легкие, которые показалось втянулись сами в себя и от внутреннего давления, всё пошло тошнотворным кругом, и она уронила голову на руль, вдавив заверещавший протяжно сигнал. Сигнал походил на клокотание удушаемого. Насильственный звук. Она подняла голову, сжавшись пальцами в руль.