***
Матенька, что это там за шум? И народу так много собралось? – привстав на сиденье, молоденькая барышня в сером пальто с пелериной, отороченной соболем, вглядывалась вдаль.
– Должно, собранье какое-то, – рассудительно ответил сурового вида кучер.
– Ну, Матвей Фролыч, что это вы такое говорите! – засмеялась она. – Это же баня! Какое тут может быть собранье! Ещё скажи, митинг!
– Баня не баня, – проворчал он. – Чичас где ни соберутся, там и митингуют… Время такое, неспокойное. Наше дело сторона…
– Матюша, очень хочется узнать, в чём там дело! – взмолилась девушка. – Сходи, пожалуйста, спроси! Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста!!!
– А папенька ваш…
– А папеньке мы не скажем! Я же ничего плохого делать не собираюсь! Я тебя очень прошу! Матенька, сходи!!!
Она молитвенно сложила руки.
– Ну, зорница! – Матвей осторожно слез с козел и, прихрамывая, пошёл к толпе. – И во всё-то нос сунуть надо…
– Матвей, ты что там бормочешь? – подозрительно спросила она.
– Слушаю, говорю, матушка Елизавета Александровна! – ворчливо отозвался кучер.
Он притулился рядом с небольшого роста, простецким по виду мужичком и перекинулся с ним парой фраз, потом так же неторопливо вернулся к экипажу, где девушка уже пританцовывала от нетерпенья.
– Ну?! Что там?!
– Да так, матушка, ерунда, – Матвей забрался на козлы, взял вожжи и собрался погонять лошадей, но Лиза, до глубины души возмущённая его пренебрежительным отношением, фыркнула, выскочила на дорогу и побежала к бане.
– Елизавета Александровна! – закричал растерявшийся Матвей. – Господи, да что ж это такое деется-то! Вот неслушница, спаси меня Христос!
Он опять слез с козел и поспешил, насколько это было возможно, за своей хозяйкой. Она же, добежав до толпы, юркой змейкой проскользнула в первый ряд.
На деревянном крыльце, к одному из столбов, подпиравших козырёк, был привязан человек. Босой, в посконных штанах, которые и штанами-то сложно было назвать: повсюду из многочисленных прорех проглядывало тело. Обнажённый торс был покрыт синяками и ссадинами. Голова человека безвольно моталась от ударов двух парней, поочерёдно награждавших его оплеухами.
– Ах, ты, сволочь хитровская! Ворюга проклятый! – кричал один.
– Отлились тебе наши денюжки, паскуда! – поддакивал второй.
– Что это… такое? – пробормотала Лиза. – Как же это… человека бьют?
– Это, барынька, не человек, а банный вор, – наставительно сказал стоявший справа от неё дюжий мужик с рыжей бородой. – Поймали его, видать, вчера, а сегодня с утра привязали и мутузят.
– Так уже три часа дня… А на улице холодно… А он совсем раздетый… Может простудиться и заболеть…– губы её не слушались. – Как же это?
– А воровать не надо у бедных людей, – сердито сказал мужик. – Грех это – у обездоленных последнее отбирать!
Видно, слова Лизы разозлили его:
– А ну, крещёные, разойдись! – он отодвинул одного из парней. – Дайте православную душеньку отвести!
Он размахнулся и кулаком ударил вора по лицу. Голова его, мотнувшись, стукнулась затылком о столб, чёрный сгусток, вылетевший изо рта вместе со слюной, тяжело шлёпнулся в стену и кровавой улиткой пополз вниз.
– Ах! – Лиза закусила кулачок.
– Пойдёмте, Елизавета Александровна, – взял её под локоть Матвей. – Не надо вам здесь находиться, не девичье это дело!