⇚ На страницу книги

Читать Белая магия любви

Шрифт
Интервал

Вкус к сладкому

Когда тетя Роджера Уэйда, Белла, умерла, она оставила ему сорок тысяч долларов в пятипроцентных железнодорожных облигациях и шестьсот девяносто акров дикой природы, простирающейся от окраины деревни Дир-Спринг до восточного берега озера Уошонг в северной части Нью-Джерси. Она ухитрилась поссориться и порвать со всеми остальными своими родственниками. Это было нелегкое предприятие, и в его успехе была дань ее силе характера; ибо каждый из этих родственников знал о ее имуществе, тосковал по нему, надеялся на него и был готов терпеть, даже приветствовать любое оскорбление, которое она сочла бы нужным совершить. Роджера она не видела четырнадцать лет—с тех пор, как он, восемнадцатилетний юноша, художник по происхождению, длинный и худой, с копной темно-каштановых волос и мечтательными серо-карими глазами, покинул свой родной Олений источник, чтобы учиться в Париже. Они с ней не общались ни прямо, ни косвенно—счастливое для него обстоятельство, поскольку несколько самых ожесточенных ссор Арабеллы Уэйд начались и переросли в непоправимый разрыв по почте. Помимо того, что она не знала его, у нее была еще одна причина выбрать его своим наследником: за год до своей смерти и за неделю до своего последнего завещания она случайно прочитала на первой странице нью-йоркской газеты восторженную заметку о его картинах и его успехе в Париже. Поэтому облигации и земля перешли к нему, а не к миссионерскому обществу.

Большая часть американских газетных пустозвонств об американцах за рубежом – это чистое изобретение, предназначенное для того, чтобы дать нам дома приятное представление о том, что мы захватываем землю. Но в этом замечании о карьере Роджера Уэйда была правда. Для такого молодого человека дела у него шли необычайно хорошо. Его чувство цвета и формы было поднято до гениальности воображением и оригинальностью. Его способности не имели недостатка в дешевой и мелочной, и вопиющейэксцентричности, которая так часто входит в состав оригинального и смелого воображаемого темперамента, чтобы омрачить его достижения и замедлить признание его заслуг. Таким образом, он быстро занял достойное место. Он мог рассчитывать на то, что продаст достаточно картин, чтобы получать от пятнадцати до двадцати тысяч франков в год; и эта сумма была примерно столько, сколько он, простой во вкусах, беззаветно преданный своей работе и равнодушный к позе и притворству, мог найти время и возможность потратить. Он знал, что через несколько лет ему будут навязаны гораздо большие деньги, чем ему нужно,—перспектива, к которой у него хватало здравого смысла относиться с недоверием, когда он вообще думал об этом. Пожалуй, единственное, что стояло у него на пути, – это его внешность. Как сказал один из его друзей, Бертье, чьи панно будут восхищать до тех пор, пока сохраняется бледное, таинственное великолепие их неуловимых цветов, один на один, – Роджер, ты так похож на гениального человека, что трудно поверить, что ты настоящий.

Большой – это слово, наиболее близко выражающее его необычную внешность. Он был высок, широкоплеч и силен. Черты его лица были крупными, смелыми, красивыми. Темный цвет кожи, волос и глаз усиливал впечатление огромного роста. Отчасти дело было в реальных размерах, но только отчасти. Не самый случайный взгляд мог бы сообщить о суждении о простом объеме. Он казался большим, потому что его лицо, все его тело казалось усилием Природы адекватно выразить большую природу. Герберт Спенсер сказал о самом превосходном комплименте, который когда-либо делал один человек другому, когда он сказал о Джордж Элиот, что она предложила “большой интеллект, свободно движущийся”. В Роджере Уэйде было это качество большой птицы, парящей высоко в голубом эфире над грязью и ничтожеством обычной жизни. Его внешность причинила ему немало неприятностей, о которых он ни в малейшей степени не подозревал. Ибо большая часть его очарования заключалась в его детской неосознанности – черта, менее редкая у художников и скульпторов, чем у любого другого класса гениальных людей, вероятно, потому, что их работа заставляет их постоянно концентрироваться на людях и вещах, на их внешности, никоим образом не связанной с их собственным эго. Если бы Роджер был физически тщеславен, несомненно, его привлекательная внешность погубила бы его. Зависть мужчин и увлечение женщин сделали бы побег невозможным. Как бы то ни было, он делал свою работу, игнорировал своих врагов и не был порабощен женщинами, которые появлялись в его жизни и снова исчезали. К счастью для мужчин, особенно для мужчин, стремящихся к карьере, женщины воспитаны на слабости цели и предпочитают, чтобы их любили, а не они, чтобы ими восхищались, а не они.