Читать Горы, горы…
По неприхотливости и самодостаточности горы занимают второе место среди сущего, кроме того они страшные тугодумы. Неприхотливее и самодостаточнее был только индазаский отшельник-философ Чукучу Хи-ша, простоявший 85 лет без еды, питья, дыхания и свежих новостей по горло в навозе, а после умерший от старости на исходе 237 года жизни. Впрочем, не исключено, что он был ещё большим тугодумом, чем горы.
Самодостаточность и неприхотливость вызывают уважение и симпатию. По крайне мере, такой человек никогда не оседлает первую подвернувшуюся шею. Обычно (но не всегда, и это печально!) у таких людей хорошо развито абстрактное мышление и внутренний мир, но вместе с тем бывает так, что они напрочь лишены амбиций. Им вполне достаточно собственной души и минимального благополучия.
В самом деле, захоти чего горы, они бы усиленно задумались об этом и ради своей цели свернули бы другие горы, ведь нематериальная мысль имеет удивительное свойство влиять на материальное тело, подстраивая его под свои нужды. А эволюционировав силой мысли, горы обрели бы новые возможности. Основали, допустим, горную цивилизацию и, быть может, подмяли под себя всё живое и неживое… Жили бы мы сейчас в мире гор и были бы союзниками гор… или их рабами. Но, к нашему счастью, у гор нет нужды что-либо менять, тем более создавать всякие цивилизации. Где нужда, там и прогресс, а горам, в общем-то, ничего не хочется.
Вот уж кто часто ищет смысл жизни, так это они, горы. В чём их предназначение? Сдерживать атмосферные потоки? Служить непреодолимым препятствием? Границей? Или они всего лишь побочный эффект движений литосферных плит? Решили, что всё это маргариновая чепуха? Тогда представьте, о чём бы вы думали, имей вы прорву свободного времени, но при этом не могли бы и пальцем пошевелить.
Однажды, на одной равнине, в результате брожений земной коры (есть любопытная версия, что возвышенности – это бородавки и морщины стареющей Земли), появились две горы. Произошедшее землетрясение было здесь единственным сносным развлечением за последний миллион лет. В этих краях особо-то ничего и не происходило: то снег выпадет, то дождь, изредка гром с молнией нагрянут, древние гуси пролетят. Но горы не жаловались, деваться им было некуда. Однако на этой стабильной до унылости равнине даже горы утопали в тоске.
И они, естественно, общались между собой, а так как спешить причин не находилось, думали они неторопливо, и паузы между фразами иногда растягивались до десятков лет, если горе требовалось обмозговать… обкаменить слова. Коли говорить, то так, чтоб не в бровь, а в глаз! Впрочем, ни того, ни другого у гор не имелось.
Меж тем на равнине всё же кое-что да менялось. Всему на свете наступает конец, даже если ничего не происходит. Вырос лес, из ручья выросла река, но горы этого не заметили, зато изучили каждую впадину, уступ и щель на своём теле и придумали себе развлечение. Они подсчитывали количество снежинок и дождевых капель, упавших за год на их вершины, склоны и хребты. Естественно, ни одна, ни другая никогда не успевали сосчитать осадочные единицы, и обе десятилетиями спорили о том, кто прав, называя… примерное число выпавших осадков, соответствующее действительности… в некоторой степени. Казалось бы, какая, к чёрту, разница, сколько за год упало на них снежинок? Но когда нечем занять себя, важна любая мелочь! К тому же горы во многом камены, а любой камень – это сжатое и затвердевшее упрямство. В результате споры венчались жутчайшими обидами и обжигающей ненавистью.