Монография подготовлена по результатам исследования, выполненного за счет гранта Российского научного фонда (проект № 19-18-00162 «Центральная Азия в международных отношениях XVIII–XIX в.»), реализуемого в Институте языков и культур имени Льва Толстого
Рецензент – доктор филологических наук, заведующая сектором Центральной Азии Института восточных рукописей РАН, г. Санкт-Петербург И.В. Кульганек
Опубликовано Издательским домом Высшей школы экономики http://id.hse.ru doi:10.17323/978-5-7598-2327-8
© Почекаев Р.Ю., 2021
Научный интерес к Монголии возник в России еще в первой половине XVIII в. и немного позднее на Западе, причем уже самые ранние исследователи уделяли значительное внимание вопросам монгольской государственности и права. Однако изучены эти аспекты крайне неравномерно, что четко отражено, в частности, в обзорных трудах по традиционному монгольскому праву, периодически появляющихся с начала XX в. и до нашего времени[1].
Наибольшим вниманием таких исследователей пользуется эпоха Монгольской империи Чингис-хана и его преемников, а также приписываемый основателю империи «свод законов», известный под названием «Великой Ясы», который исследователи уже в течение нескольких веков безуспешно пытаются «реконструировать»[2]. Следующий период развития монгольской государственности и права, привлекающий внимание исследователей, – период XVII–XVIII вв., и это напрямую связано с тем, что именно к нему относятся крупные монгольские кодификации, созданные в это время – «Восемнадцать степных законов» (конец XVI – первая треть XVII в.), ойратское «Великое уложение» («Их Цааз», 1640 г.), «Свод законов Халхи» («Халха Джирум», 1709–1770 гг.) и примыкающее к ним «Монгольское уложение» («Цааджин бичиг, 1627–1694 гг.), созданное маньчжурскими властями для своих монгольских вассалов[3]. Именно на их основе большинство специалистов, обращающихся к проблемам развития монгольской традиционной государственности и права, формируют представление о монгольской системе власти и управления, нормах и принципах регулирования различных сфер правоотношений, монгольской правовой терминологии[4].
В значительно меньшей степени оказались востребованы для исследователей другие правовые памятники Монголии постимперского периода, также уже введенные в оборот – «Уложение» Алтан-хана, правителя южно-монгольской области Тумэт, 1577 г. и «Закон о десяти добродетелях», созданный тогда же внучатым племянником этого хана – Хутуктай-Сэчен-хунтайджи, правителем Ордоса, а также приписываемый последнему религиозно-политико-правовой трактат «Белая история»[5]. Издан во Внутренней Монголии (автономный район в составе КНР) на старомонгольском языке, но до сих пор, насколько нам известно, не исследован ойратский «Свод законов чуулгана (сейма) Куку-Нора»[6]. Наконец, на сегодняшний день недостаточно подробно исследовано и «Уложение Китайской палаты внешних сношений» («Лифаньюань цзи-ли»), созданное между 1770-ми и 1810-ми годами. маньчжурскими властями специально для регулирования их отношений с монгольскими вассалами и дважды переводившееся на русский язык в первой трети XIX в. Н.Я. Бичуриным (о. Иакинфом) и С.В. Липовцевым, опубликовавшими свои переводы практически одновременно – но по редакциям соответственно 1779 и 1815 гг.