«Здравствуй, дорогой дневник…»
– Нет, не так!
«Здравствуй, Дорогой Дневник! Вот уже почти сто лет я исправно выполнял свою работу, и теперь мои дни сочтены. Я до сих пор помню времена, когда только появился на свет! Это были дивные деньки! Из родной Ирландии меня распределили в холодную Россию, но я был юн и полон сил…»
Карандаш выпал из неловких когтистых пальцев, а на листе бумаги остался неровный росчерк.
– Да что же за день такой?! Дурацкий день! Дурацкий карандаш! Дурацкая паутина!
Пришлось повозиться, чтобы выцарапать карандаш из захламленного угла, а потом взгромоздиться обратно на слишком высокий и уже порядком пообтрепавшийся стул. Паутина прилипла к ушам, но ему было плевать, и он продолжил писать:
«Тогда я говорил себе: "Русти! Ты должен быть сильным! Тебе повезло! Тебе поручили самую выгодную работу!"… Но теперь я больше не нужен. И разве они знали, что так случится? Все мы верили, что будем нужны. Но сегодня в моём доме демонтировали последний телефон…»
Русти всхлипнул, затем ещё раз, и вытер слезу с зелёной чешуйчатой щеки. Свеча заискрила, пыхнула сажей, но не потухла – хватит ещё на пару минут.
«Люди так быстро забывают! Вчера они ещё помнили обо мне, боялись, но теперь я…»
Русти вытер ещё одну слезу, а затем нахмурился и швырнул карандаш на стол. Нет уж, хватит! Негоже профессиональному телефонному гремлину так распускать нюни! Ирландцы не сдаются! Он спрыгнул со стула, шлёпнув лапами по кафельному полу. Пора спать. Как эти русские говорят? «Утро вечера мудренее»? Вот утром и подумает, а сейчас уже глаза слипаются.
Он почесал лохматый рыжий хохолок, ругнулся, влез обратно на стул и задул свечу.
Из окна подъезда было видно, как колышутся голые ветки осины напротив. Вроде уже и солнце взошло, а встать совершенно невозможно! Но Русти был не только настоящим ирландцем, но и долю шотландской крови от бабушки хапанул, поэтому силой воли обладал отменной!
Дверь на втором этаже хлопнула, и вниз по лестнице заспешили лёгкие шаги.
– Ма-а-акс, ну я же сказала, что уже выхожу! – раздался девичий голос, и мимо пробежала Анютка из двадцать седьмой квартиры со смартфоном под краем белой шапки с помпоном.
Русти грустно вздохнул, провожая её взглядом, и сбросил мешок, исхудавший за последние тридцать лет до почти прозрачного состояния. Даже одеяла нормального нет! Значит, не жалко будет и бросить.
Всё же он соврал. Взгляд, брошенный на захламленное жилище, задержался намного дольше, чем Русти планировал. Вот тюфячок, рядом таракан Василий, на скошенном потолке чёрная старая паутина и плесень. Рядом стул, старая школьная парта и шифоньер. Чего только люди не стаскивали сюда! Лень им до мусорника нести, вот и ставят в надежде, что кто-то заберёт. А никто не забирает. Никому это старьё не нужно.
– Как и я, – проговорил Русти и, стараясь больше не глядеть назад, надел любимый браслет из телефонного шнура и отправился прочь.
«Да брось, Русти! Мы – гремлины – холодов не боимся! Ты в этой России будешь жить припеваючи!» – сказал когда-то старик О’Коннел, и Русти поверил. Конечно, он же не лепрекон какой, чтобы в одежду и бороду кутаться? Но, выйдя на улицу, Русти понял, что не отказался бы от бороды. Подумал было, а не вернуться ли за мешком? Но потом сурово фыркнул и пошлёпал вперёд.