То были небеса, огромные, повсюду.
Небеса над морем, с переливами.
Тяжелые, грязно-белые. Голубые, беззаботные, с еле заметными белыми полосками. Похожие на тонкую шелковистую бумагу, накинутую поверх удивительного золотисто-желтого сияния, немые, металлически серые, сверкающие, бездонные и звонкие.
Небеса склонились над мягкими изгибами скал, отшлифованных тысячелетними льдами, раскинулись над миром, доминировали над всем.
Они возникали, распадались и появлялись вновь уже в другом облике, и никто не знал, чем они обернутся.
То были небеса.
И воды.
И скалы.
И все.
А еще люди. Маленькие люди, приехавшие сюда, чтобы построить себе жилье на бескрайних морщинистых скалах. Чтобы наловить сельди, в те стародавние времена, когда сельдь шла косяками – да такими, каких ни до, ни после никто не видывал. Никогда не видали таких косяков. Поговаривали, что можно было по селедочным спинам перейти с острова на остров – сельди было больше, чем воды.
Люди жили на островах, выходили в море, под эти небеса. Иногда – отнюдь не редко – в воду под небом падало тело, и вскоре о нем забывали. Забывали люди, разумеется, но и воды, и небеса тоже.
Возможно, слышались крики, чье-то имя раздавалось и уносилось с ветром. Крики с земли или с лодки, звучащие над морем.
А иногда зимой, когда море, казалось, становилось темнее и глубже, поговаривали о других криках. О криках, раздававшихся из глубины моря, криках, доносящихся до поверхности. Зовущих и влекущих.
Но это, должно быть, просто народная молва.
Вероятно, то была лишь песнь ветра.
Солнце благодушно светило своим огромным глазом, посылая вниз лучи, которые распадались на множество осколков под самой поверхностью воды. Налобный фонарь замигал, надо было зарядить аккумулятор. Ну ничего, уже почти все сделано.
Мартин обвел взглядом подвешенные садки, полные водорослей и устриц, похожие на пеларгонии в каком-нибудь морском саду. Вскоре он добрался до последнего якорного троса у самого дна. Проверил, подергав его несколько раз. Все в порядке. Никаких повреждений.
Все выглядело нормально.
Мартин развернулся и усиленно заработал ластами, не выпуская из поля зрения канат, протянувшийся вдоль морского дна. Один конец каната крепился к садку с устрицами, другой – к мосткам на берегу. Мартин совсем замерз – руки и спина онемели уже давно, а теперь, казалось, все тело проморожено насквозь, как мясная туша.
В эту пору, в январе, в море почти ничего не происходило. Время от времени пробежит крабик и спрячется в песке, или заметишь камбалу, залегшую на дно в ожидании лучших времен, но в остальном настолько холодно, что вся морская жизнь, по большому счету, останавливается.
Другое дело поздней осенью и ранней зимой: летние водоросли уже исчезли, а настоящие холода еще не наступили. Все видно как на ладони, а морская жизнь кипит вовсю.
Вот тогда-то, когда ливни, ветра и шторма затемняют небо, особенно приятно опуститься в тишину и покой подводного мира. В такие дни он любил погружаться просто так, ради удовольствия.