Наум возвращался из тайги недовольный охотой. Хотя добыча была знатная. Но что-то тревожное поселилось в душе. Будто вот-вот грянет. Неизвестно что. Но что-то мрачное, точно. Шел Наум, сильнее обычного припадая на покалеченную в молодости на охоте ногу, прислушивался и осматривался, словно ожидал нападения. Когда показались крыши деревни и его дом, крайний к лесу, с облегчением ускорил шаг и тут услышал многоголосый бабий вой. Вой доносился не из деревни, а откуда-то сбоку, из леса. Наум вышел на поляну, отделяющую тайгу от деревни и стал ждать. От поляны на болота, куда бабы по осени ходили за ягодой, уходила тропинка. Оттуда и доносился вой.
Послышался топот, первой выскочила Стешка – дочь соседа, с головы ее сбился платок, волосы растрепались, на юбке тут и там висели репьи. Она увидела Наума, бросилась к нему, схватила за рубаху и прокаркала, видно голос совсем сел от крика:
– Там… там… Мертвяк! Весь в кровище, и головы-ы-ы, – завыла, затряслась Стешка,– головы нету-у-у.
И понеслась дальше, в деревню, разносить по дворам страшную весть. А Наум направился вперед, навстречу бабам. Какой еще мертвяк, да без головы? Что за бредни бабские? Пошутил кто из парней деревенских, что ли? Знали, что утром бабы за клюквой собирались, вот и …
Не пошутил. Когда позади стих топот женских ног, и крики, Наум уже подошел к мертвецу. Наклонился, осматривая тело без головы и следы вокруг. И узнал. Прохор, единственный в деревне кузнец, а еще лютый пьяница. Наум увидел отпечаток чужого следа, давнишний правда, но пока еще четкий, определил направление и пошел по следу, взяв наизготовку двустволку, а мешок с охотничьими трофеями наоборот, бросил в траву, чтобы не мешал. След оборвался у куста черемухи. Не оборвался, а петлей завернул назад, обратно к тропинке. А в кустах, в старом мешке из серой рогожи, лежала голова Прохора. Мешок этот всколыхнул у Наума нехороший осадок, прямо со дна памяти, куда Наум прятал его вот уже двадцать лет. Зло мотнув головой, отгоняя непрошенные видения, Наум подхватил мешок и двинулся дальше по следу, который опять повернул, а потом и вовсе пропал. Заяц, определил тип убийцы Наум. Он вообще оценивал всех людей по признакам, какие есть у зверей, по-охотничьи. Никогда не ошибался. Этот- заяц хитрый, вон как след напутал– сделал петлю, потом сдвойку: вернулся будто бы назад, а потом скидку, то есть куда-то прыгнул, в сторону от следа, сейчас, скорее всего, ушел на лежку, затаился. Да и след уже старый. Сутки ему, но не больше. С тропинки послышался мужской басовитый говорок, потянуло махоркой.
– Здорово, мужики! –Наум поздоровался издалека, чтобы не напугать.
– И ты здравствуй, Наум! – мужики, трое из деревни, все с охотничьими ружьями, повернулись и с разным выражением на лицах смотрели, как он приближается, вернее, не на него смотрели, а на мешок в руке, весь в засохших пятнах крови.