Дмитрию Марченко.
Горит за окошком рассвет: радует душу небесный огонь, радуют разнопёрые блики – букашки на кристальном стекле. Выкатилось рыжее пузатое солнце, до ушей растянуло улыбку, подмигнуло. Окатила весенняя краска дома: строгие, с высоко поднятым подбородком и блестящими боками высотки, стариков – многоэтажек с томным скучающим взглядом, надутые понурые хатки, обиженные, разваленнные. Заплясала, купаясь в солнечных лучах, гордая золотая женщина с самым что ни на есть советским лицом – стела. Очухался Ростов от долгого сна, зашевелился сонным пауком – утро, как – никак. Тяжело засопели простуженные машины, заковыляли по узеньким улочкам на все вкусы размулёванные жизнью – учеником люди: пёстрые попугаи, полосатые носачи, эмалевые галстуки и клетчатые сумки. Наступил апрель цветущим сапогом на донской городок, крепким пинком прогнал прочь старушонку – зиму, выбил её последние зубы – заморозки: не посмеет топтать злобный мороз – баловник скромную и пугливую травку, не будет кусать за шрамы – щели одежды торопливых прохожих…
В забавную луковицу связал я свои языкастые волосы – непослушных змей, на бурую майку накинул рубашку, чёрный поношенный балахон, туго подпоясал лазурные джинсы и чуть ли не бегом, вперёд выбрасывая кривоносые грязные кеды, отправился на долгожданную встречу. Рассыпались вдоль трамвайных путей домики – долгожители, замигали мне железными плёнками из окошек, разинули бездонные рты – подъезды. Лежали вдоль тротуара маленькие посеревшие горки талого снега – плакали, заливали кислые слёзы землю: насквозь промок побитый товарищ – асфальт, и тут озеро, и там. Облизнулись мои кровожадные подошвы, оголили острые зубы, аппетитно зачавкали не тише толстомордого борова – проголодались, родимые, соскучились по деликатесам: супам – лужам с картошкой – льдом. Лизнул лицо порыв свежего ветра: часто в апреле одиноким псом гуляет такой ветер по закоулкам и узеньким улочкам, нельзя определить его суть – ни холодный, ни тёплый он – в этом его прелесть. Почему-то очень приятно для кожи прикосновение его мокрого носа. Расстегнул балахон и рубашку – грех упускать возможность насладиться такой чудесной погодой…
Слишком сильно размечтался я, любуясь весной: настолько завлёк меня город, что не сразу заметил вас. Но как только обратил я внимание на горбатую дорогу, увидел знакомый силуэт, блестящую улыбку, окатила радость кипятком моё сердце: долго, друг, ужасно долго не виделись мы. По старой традиции поздоровались: по – советски потрясли руки, по – римски стиснули костлявые локти, по – братски, крепко – крепко, стукнули друг друга по спине, выдохнули, выполнили пальцами пару кренделей в воздухе – готово. С такого необычного приветствия перешли мы сразу на волнующую нас тему. Не по – детски обняла нас беседа: сжала так, что косточки захрустели, пискнули и взмолились о пощаде стиснутые органы. Роем воробьёв закружился разговор, поднялся до небес, камнем свалился нам на головы: затрещали, запели слова – укусил за ногу проказник – интерес. И побрели мы дальше, по маленьким зажатым улочкам, вниз, к Дону, всё говоря и говоря…