Никому не заказано верить
В полёт и в паденье, а больше, что между.
И в то, как товарищ Берия
Души имел, но не трогал надежду.
Полночный стук в двери – не время молитвы.
Мушка – не муха. Не крестик курок.
И только Надежда спасает от бритвы
Последнего вздоха живой волосок.
С петлиц на петлицы наркомов индустрии
Грозно снимались и вешались ромбы.
И «зэки» возмездия, морщась от устали
Сделали к сроку соборую бомбу.
Над ста городами гнобилась тоска:
Не уподобиться чтоб Хиросиме!
Каждый напряг одного волоска
Стал мегатонной надеждой России.
Надежда по пяткам не прячется.
Крылья мешают. Размах не велит.
Надежда дыхалки лишённая начисто
Не отлетает. Надежда парит.
Парит. И не в играх потешных
Брались зарубки на буднях врасплох,
Не торопясь на грешную
С почётной доски эпох.
В полночь не чавкают двери.
Лоб потирает, кто дюж.
Затосковали товарищи Берии
По челнокам с чемоданами душ.
У распорядителей лжи и убийств
Душеприказчики в фаворе.
Каждый бухгалтер, юрист и лоббист
Отформатирован в Гарварде.
Но Гарвард не 37‐ой. И в помине.
И не от скуки – под атомной пломбой,
Уже по Бродвейю гуляет ботинок,
Как начинённая вобла.
Так было. Но выпало сверится
Надежде с охапкой баклуш
От гегемонии сердца
И модернизации душ.
Нет, память быльём не покрылась.
Не по масштабам одежды.
Это расправила крылья,
Как транспаранты надежда.
А площадь оцеплена. С виду война.
И с ней для шнура сетевого
Трибуна не зря заминирована
Прозрением 37 ого.