Читать Цезать, тёща, Артемида и Роза
1. Степан и Цезарь.
Течение бурной и суматошной Рождественской ночи перекатило через свой кипучий апогей и размеренным потоком устремилось к таинственному, сумрачному Западу. Отгремели оглушительные праздничные салюты, отблистали невообразимо яркие и красочные огненные фейерверки. Зрители разошлись, город опустел, и только разноцветье лампочек уличных украшений напоминало о Великом торжестве Рождества Христова.
У развязки проспектов, облагороженной пышными зелёными насаждениями, одиноко маячил довольно-таки потрёпанный и перекошенный рекламный щит. Вчерашняя буря основательно покорёжила эту хлипкую конструкцию и превратила её в монумент последствий непредсказуемого, стихийного бедствия. Надорванные края рекламного полотна, теребимые лёгким ночным ветерком, жалостливо перешептывались с ржавой листвой декоративного карликового дуба.
У въезда на развязку, на узкой пешеходной дорожке, остолбенело стояли двое запоздалых прохожих и осоловевшими очами таращились на это изувеченное чудо наглядной агитации.
– Безусловно, перед нами самая обыкновенная театральная афиша, – бесцветным голосом констатировал непреложный факт статный, суровый гигант. – Очевидно, мы находимся достаточно близко от местного драматического театра.
– Эх, Стёпа, Стёпа! Будь мы рядышком с ним, то половина наших насущных проблем была бы уже разрешена, – попытался я рассеять заблуждение моего большого друга. – От театра до Камеры Муниципал – не более ста метров, а оттуда до автовокзала буквально рукой подать. (Прим. Камера Муниципал – ратуша). Даже если в эту пору и не ожидается проходящих автобусов на Гимараеш, то у Эйфелевого моста есть чудненькая недорогая гостиница. Там мы сможем не только хорошенько отдохнуть, но и, наконец-то, выспаться вволю. Удивляюсь, как ты, со своей исключительной наблюдательностью, не заметил, что сёстры-близнецы этой афиши расклеены по всему Порто и его окрестностям. Заезжая лиссабонская труппа выставляет на суд местного зрителя свою оригинальную трактовку классической пьесы Тирсо де Молина «Дон Жуан».
– Странно, – озадачено охватил дланью свой могучий подбородок гигант. – Я всегда считал, что Дон Жуан жил и «творил» во времена правления Владимира Ясное Солнышко. Ну, в крайнем случае, был современником небезызвестного царя Ган…
Неожиданно Степан пресёкся и крепко-накрепко призадумался. Судя по его напряженному лицу, он мысленно перебирал архивы своей незаурядной, энциклопедической памяти.
– Нет! – внезапно встрепенулся осенённый историк-любитель. – Царя величали Додон! А может, Долдон …. Или Гвидон? Ну, это не так-то и важно! А этот прилизанный прощелыга с афиши разодет так, будто намедни прибарахлился в самых злачных закоулках знаменитой одесской толкучки. (Прим. Толкучка – вещевой рынок.)
– Понимаешь, Степан! Это современная, неомодернистская интерпретация старой испанской пьесы, – рискуя сломать язык, отважился я расширить кругозор моего товарища. – Современного зрителя, особенно молодого, мало интересуют перипетии прошлого тысячелетия и страсти былых эпох. Театральным режиссерам и постановщикам приходится прибегать ко всяческим ухищрениям, чтобы заманить привередливую публику в зрительный зал. Оттого Дон Жуан красуется в батнике с эмблемой «Boss», джинсах «Tiffosi» и выкаблучивается в кроссовках «Adidas» новейшей модели. А благовоспитанная донна Анна носит настолько откровенный вечерний наряд, что он едва-едва прикрывает её потрясающие телесные формы. Так что она может запросто совратить не только сластолюбивого Дон Жуана, но и целое полчище хронических женоненавистников и импотентов. А суровый Командор, как правило, облачен в доспехи бейсбольного кетчера или голкипера Национальной хоккейной лиги.