Уж не подколол ли меня дед Гриша?
Я говорил о вдохновении, а он дал совет, исполненный убийственно серьёзного житейского прагматизма:
– Если что-то хочешь найти, вспомни, где таскался с этой штукой, авось и смекнёшь, в какую дыру сронил.
Я принял его невежество за чистую монету и только рукой махнул. Незачем растрачивать красноречие. Что может дед Гриша, плоть от плоти чернозёма, смыслить в страданиях сетевого писателя?
Он сухой и жилистый, угадывает погоду по утреннему ветерку, а клёв на старице по форме облаков, или, может, по росе, или по кофейной гуще. В его корявых пальцах воскресают, казалось бы, отжившие своё вещи. Земля словно выталкивает ему навстречу всё лучшее, что может произвести. Он ехиден и добр, серьёзен и насмешлив, он в каждую минуту знает, о чём думает или может подумать каждый из сельчан – причём, насколько могу судить, сроду ещё не ошибался.
Но за всю жизнь, во всяком случае, после «Капитанской дочки», дед Гриша не читал ничего сложнее районной газеты.
Как рассказать такому человеку о метаниях творческой натуры? Как объяснить ему чувство, которое накатывает, когда проверяешь статистику трёх своих книг и видишь, что число читателей второй год не может перевалить за сотню, а в комментариях плесневеют положительный отзыв «Ничего так, легко читается» и отрицательный «Автор, завязывай с травой»?
Я грустно допил чай.
– Забудь, деда Гриша. Спасибо за угощение.
– Ну, теперь и на боковую, – охотно кивнул он.
Дед Гриша уже давно клевал носом. Деревенские жители, как известно, встают с петухами. К деду Грише это не относится. Он встаёт, чтобы разбудить петухов.
– Ты ложись, деда, а я пойду на звёзды погляжу, – сказал я, надвигая шлёпанцы.
– Припёрло?
– Да нет же! Это другое. Это в душе…
Он внимательно посмотрел на меня, пряча недоумение, и сочувственно посоветовал:
– Спал бы ты. По грибы ж завтра собрались.
– Не заморачивайся, деда, всё равно не поймёшь. Просто в городе звёзд не бывает…
– Ах, ну… Лады, сходи посмотри, как они там.
Я шагнул в сени, нащупал входную дверь, открыл её… и повернул назад. Дед Гриша убирал со стола посуду.
– Что, насмотрелся?
– Да нет, просто темно, хоть глаз коли. Я фонарь возьму.
Фонарь стоял на полке над вешалкой. Я потянулся за ним, потом сообразил, что веду себя по-свински, и задержался, чтобы помочь деду Грише с посудой. Потом он пожелал мне доброй ночи и отдёрнул занавеску в зелёный горошек, за которой подле печки пряталась его кровать, а я наконец пошёл искать вдохновение.
Миллион звёзд ждал меня, но я не стал стоять посреди двора, запрокинув голову. Лучше всего для моих планов подходила лавка, стратегически расположенная в огороде, неподалёку от колодца. Я отыскал её, подсвечивая себе фонарём, и лёг на спину.
Издалека слышалась приглушённая песня сверчка. Над полоской малинника трепетали невидимые крылья. Ноздри щекотал аромат ночной фиалки, притулившейся рядом с парником. Порыв ветра прокатился по вселенной дремотным шёпотом листьев.
И надо всем возвышалось недостижимое совершенство звёздного неба.
Я потянулся, каждой клеткой впитывая полузабытое с детских лет наслаждение летней ночи. Сколько удивительных историй роилось когда-то в моей голове под этим куполом красивейшего из храмов природы! Наверное, уже тогда я знал, что когда-нибудь займусь писательством.