Худощавый мужчина в годах, одетый в штормовку, серый свитер ручной вязки, джинсовые брюки и резиновые болотные сапоги, с трудом преодолел крутой подъем и остановился, чтобы отдышаться.
Он был далеко не молод и путь по колымской тайге его сильно утомил. Мужчина (или, если быть точным, старик) хватал напоенный весенними запахами чистый и удивительно свежий воздух открытым ртом словно рыба, выброшенная паводком на берег.
На его худом, костистом лице, обветренном и загорелом, отчетливо просматривалась печать смутных времен. Так видятся искушенному исследователю клинописные знаки древнего народа на обожженной глиняной табличке.
Видно было, что старик прожил нелегкую жизнь, которая не отличалась ни целомудрием, ни высокой нравственностью. В его внешнем облике была какая-то ущербность, отличающая людей недобрых и злых.
Злые импульсы оставили свои глубокие следы-морщины везде, где только можно, и сконцентрировались в глазах, которые блестели остро и злобно – как у хищного зверя, вышедшего на охоту.
Старик настороженно прислушивался и всматривался в заросли.
На Колыму пришла весна, наполнившая тайгу птичьей разноголосицей, а пустынное в зимний период небо – стаями уток, гусей и лебедей, возвращающихся в родные края.
Деревья уже стали оживать под ярким весенним солнцем, зазеленела трава, но в распадках местами лежал снег, а наледи на реках и ручьях еще и не начинали таять.
Старик стоял на пригорке недолго. Отдышавшись, он начал споро спускаться к звонко журчащему внизу ручью, берега которого были лишены растительности. Похоже, он устал продираться сквозь заросли и решил облегчить себе путь.
Действительно, вдоль берега можно было идти как по плохой проселочной дороге. Старик приободрился и зашагал быстрее – почти побежал, перепрыгивая через бугорки и рытвины. Он явно куда-то торопился.
Только теперь стало заметно, что старик сутулится и прихрамывает. Тем не менее ни возраст, ни хромота не мешала ему двигаться с приличной для пересеченной местности скоростью.
Несмотря на годы, старик был подвижен и достаточно крепок. Через плечо у него висело ружье, старенькая двустволка, а за спиной бугрился солдатский вещмешок.
Вскоре ручей повернул налево, в речную долину, а старик снова начал преодолевать подъем. Похоже, он стремился побыстрее добраться к густым зарослям стланика, ярко зеленеющим на пологом боку зализанной временем невысокой сопки.
В зарослях он снял ружье и зарядил его патронами с картечью. На смуглом лице старика появилась жестокая циничная ухмылка. Устроив из камней и веток стланика бруствер, он лег, и направил ружье в сторону низменности. Там была проплешина, поросшая невысокими, редко расположенными лиственницами.
Ждал он недолго, не более получаса. Наверное, глаза у старика до сих пор были зоркими, потому что он заметил движущуюся цель не на проплешине, где она была бы видна, как на ладони, а рядом с нею, в густом подлеске.
Это была скорее тень, нежели какой-то определенный объект. Похоже, человек (или зверь) не рискнул выйти на открытое пространство, а пробирался через заросли.