У граней любви острые края.
Балерина изящно закончила батман фондю и упала на сцену замертво. Её белоснежная пачка окрасилась кровью. Не бутафорской, нет, а самой настоящей – алой, алой. Мари ахнула и лишилась чувств. Театральный бинокль выпал из её рук и глухо ударился о ковровую дорожку.
Анхен даже показалось, что она почувствовала запах крови, хотя они сидели на балконе. Барышня не знала, что предпринять – сестру в чувство приводить или бежать на сцену. Благо господин Самолётов не терял самообладания, как некоторые романтические особы, неготовые к сценам насилия в непосредственной близости. Он пощупал пульс Мари и уложил её на пол.
– Анна Николаевна, mon cœur, Вы оставайтесь здесь и не давайте сестре вставать, а я сейчас узнаю, что произошло, – сказал Иван Филаретович и скрылся за шторкой выхода.
А как всё хорошо начиналось!
Театр начинается с выстрела
Господин Самолётов пришёл намедни на службу, не снимая пальто, подошёл к Анхен и протянул ей три желтоватые картонки.
– Вот, – сказал он без вступлений, загадочно улыбаясь.
– Что вот?
Она удивилась краткости обычно словоохотливого коллеги, но картонки взяла. Повертела их в руках и, пожав плечами, вопросительно посмотрела на чиновника сыскной полиции с модным пробором.
– Билеты, – всё также лаконично ответил Иван Филаретович.
Обычно печальные библейские глаза молодого человека излучали неподдельный восторг, как у щенка, заполучившего брошенную хозяином палку.
– Ну, билеты. Дальше что? Или слова Вы все на допросах растеряли? – спросила Анхен, с вызовом приподняв левую бровь.
– Ой, ради Бога, извините меня! Mon Dieu! Ошалел от радости, чушь несу несусветную, – опомнился он.
Господин Самолётов долгое время жил во Франции и сыпал французскими словечками, где надо и не надо. Наконец, он собрался, откашлялся в сторону, по-офицерски вытянулся в струнку и, склонив голову на бок, торжественно изрёк:
– Любезная Анна Николаевна, не соблаговолите ли Вы с сестрой составить мне компанию при посещении Императорского Мариинского театра завтра вечером?
Анхен, естественно, давно поняла, в чём дело, но минуту на раздумье взяла. Ну, не сразу же отвечать кавалеру согласием? Это неприлично, в конце-то концов.
– Соблаговолим, – ответила она кокетливо.
Пухлые губы молодого человека растянулись в счастливой улыбке.
– Merci!
Мари же запрыгала от радости, когда дома Анхен ей сообщила о приглашении.
– Проломишь пол, сестра моя, ведь весу в тебе много, – заметила она.
Ещё в детстве Анна Николаевна Ростоцкая решила, что поэтическое сложение звучит намного интереснее прозаического, поэтому в речи использовала такую форму изложения мыслей. Сначала это удивляло окружающих, но со временем все привыкали. Эта странность придавала ей некий шарм.
Мария Николаевна Ростоцкая, сестра-близнец Анхен, известная любительница сладкого и малоподвижного образа жизни, прыжки прекратила, подошла к сестре и по-девчачьи пихнула её в плечо.
– Сие тебе за дерзость! Вес у меня нормальный.
Но тут же кинулась на шею и сердечно обняла.
– А сие за что? – удивилась Анхен.
– За то, что приняла, наконец, ухаживание Ивана Филаретовича и согласилась идти с ним в театр! Я ведь верно понимаю твоё согласие?
– Неверно. Ничего сие не значит. Просто приглашение, просто балет, – буркнула Анхен и ушла к себе.