Бог, наблюдая нас, уже протер
в недоумении "потылыцу" до лысины
ВОСХИЩЕНИЯ НЕДОСТОИН
Выпивали с соседями, разговаривали застольно. Ванюшкина Надька сказала, восхищаюсь, мол, моряками, летчиками и другими бесстрашными, уходят на свою опасную работу и знают, что могут не вернуться. Ванюшка грудь развернул, приосанился:
–– Рыбу ловлю, охочусь; в лесу, на реке один ночую. Как нечего делать, сгинуть, не вернуться.
–– Молчи уж, – презрительно отмахнулась Надька, – ты всегда возвращаешься.
ЗАВЫСИЛ ПЛАНКУ
Жили в поселке Федор и Мария. Детей у них не было, и Федор всю неистраченную любовь на жену оборачивал: подарки дорогие подносил, варить и стирать пытался, открытки на День рождения и Восьмое марта стихами подписывал, а иной раз и с цветами домой являлся.
Только не в коня корм. Красотка Мария, черноволосая, белотелая, крупная; чем больше ей внимания, тем меньше около себя Федора видеть желала. То шабашку ему подсуропит, чтоб в выходные дома не торчал, то командировку на месяцок, благо около начальства крутилась, организует, и кантуется Федя в неведомых далях по общагам и бытовкам, но домой опять с цветами и сувенирами; такой романтик неисправимый.
Измучилась Мария, да пришла ей в голову отличная идея:
–– Милый, – говорит. – Живем около речки, а летом поплавать не на чем, с природой на другом берегу культурно пообщаться, грибов-ягод собрать, встречным ветром в лицо насладиться и надышаться до упоения. Ты плотник. Сваргань баркас, и будем в знойную пору воду утюжить на зависть соседям.
С тех пор в доме тишь и благодать: муж все вечера после работы проводит в столярке. Шпангоуты режет, строгает шканты, обшивку выводит, шкурочкой наждачной каждую царапинку зачищает, морилочкой рисунок сосновой доски подчеркивает и лаком заботливо на века закрепляет. Не простую плоскодонку строит, а едва не яхту с острым килем и высокими бортами. Домой только поесть-поспать появляется.
Выходила лодка замечательная – высокая, стремительная, с надписью: «Мария» на борту. Хотя критики нашлись и тут: Мишка-пилорамщик, мощный тяжелый парняга, зашел вроде покурить, а на самом деле присмотреться, – русская привычка по поводу и без повода шифроваться, типа, шел мимо, и случайно заглянул, а намерениев и близко не было. Шаркая по бетонным полам валенками в калошах, обошел вокруг яхты-шлюпки-судна и забухтел похмельным басом:
–– Слишком высокая, устойчивости совсем не будет, – отравил словами и ушел, не дослушав объяснений.
К весне посудина была готова. Федор, мобилизовав столяров, дотащил ее до реки и назначил испытания на вечер. В половине шестого собрался весь поселок, включая собак. Общими усилиями столкнули лодку с берега, но стоять на ровном киле она не желала, норовила на бочок прилечь.
–– Борта, парень, завысил, – снова критически загудел пилорамщик. – Надо тяжесть грузить для устойчивости.
–– Я сам в нее сяду, – ответил Федор. – Вот и будет устойчивость.
–– Ну, другое дело, – снасмешничал Мишка. – Ты – это вес!
Федор отвел посудину, придерживая руками, от берега, закинул левую ногу через борт, оттолкнулся правой и…, перекинувшись вместе с лодкой, плюхнулся врастяжку на мелководье.
Народ смеялся до зимы, а у Марии появился повод для развода:
–– Устроил из меня посмешище!