Лил серый дождь, будто с неба сыпали грязную ржавую арматуру, но мерзко было не от этого, а от того, что невозможно было спрятаться. Солнечный диск ещё даже не появился, а чёрный туман, медленно убивающий лёгкие и весь организм, заполнял каждый клочок забитой ливнем почвы. Поток воды был столь силён, что ветер даже не решался выбраться из своей недоступной взору простого смертного берлоги. Сибирская осень, как она есть: безумна, непредсказуема – сама неотвратимость.
Однако Дмитрий Петрович был здесь. Он сидел меж кустов, ветки которых плотно прижимали к телу холодную резину старого, огромного, военного дождевика, отчётливо ощущаемую сквозь тонкую ветхость рубахи. Время лениво передвигало свои коротенькие ножки, как мерзкая жёлтенькая сколопендра, тянулось, как вонючая болотная тина. Чёрные, грязные руки промёрзли до костей, едва чувствовались, будто от них совсем ничего не осталось, жутко затекли в своей хватке за топорище. Даже его сильная кисть, будто снятая с чугунного памятника, выученная в суровейших условиях токарной мастерской, с радостью сейчас променяла бы двухкилограммовый колун на что-то более мягкое, что-то более нежное…
«Нет, нет. Это последний на сегодня, хотя бы поэтому нужно дождаться.»
Слишком редко он выбирается на дело, чтобы пренебрегать такой великолепной возможностью: сразу две, а может три цели! Пусть этот паскудный дождь себе громыхает. Если сейчас сбежит из засады всего лишь из-за обмороженных культей и влажноватых ботинок – он ничего не стоит, как и его старания!
Он втянулся ещё глубже в плащ, натянув до самого носа капюшон.
«Вот и они! Давайте, быстрее!»
Парочка чёрных зонтов (таковыми они были под слоем мглы и нескончаемого потока воды) выплыла из низкой дворовой ограды. Фигуры жутко размыты – лишь силуэты, в руках явно прямоугольники чемоданов. Заглушённый сигнал пульта, явно лишний среди чужой симфонии – открылся багажник универсала, блестящего новизной сквозь дождь. Тучный мужской силуэт не без усилия погрузил чемоданы.
Воющее нетерпение Дмитрия Петровича было готово выпрыгнуть из тела и сожрать этих двоих с потрохами, но его он удерживал, как и лукавое желание выйти раньше времени да покрошить их в… Ни во что. Он никогда не убивал, и никогда не убьёт. Он не убийца, он – последователь пути, освободитель, воин в тени. И он останется в кустах, пока они не скроются за горизонтом.
Если хорошенько призадуматься, то дождь даже играл на руку – в такой мгле и собственного стручка не увидишь, не то что какого-то увальня цвета хаки в кустах.
«Господь Иисус…»
Женский силуэт недовольно задёргал руками и направился обратно во двор.
Что-то забыла.
Лиля ничего не забывала. Всё помнили её милые голубые глаза-озёра, глубже небесной бесконечности. Всё знали её аккуратные руки. Ни время, ни груз жизненных тяжб не исказили её доброго сердца. Не исказили…
Давно он уже не брал и капли в рот, думал прошла эта тоска, ан нет, потому то и пил, чтобы вообще ничего не осознавать.
Нашла! Дверь захлопнулась. Дверь бахнула. Резина тревожно зашуршала на соплях, которые здесь смели называть дорогой.
«Наконец-то!»
Из глубин вышел томный вздох. Он поиграл уставшими и затёкшими плечами, пытаясь их размять. Хорошая выдалась ночка. Если управится до рассвета – он будет счастлив как никогда.