Полная Луна ночью похожа на шахтерскую лампу в забое Кругом чернота и только яркий круг желтого цвета. Постепенно начинало светать, и утреннее солнце еще только собиралось вылиться на снег. В спокойной предрассветной тишине отбойным молотком цокают копыта, отсчитывая время до начала рабочей смены на шахте. Повозка, легкая и потому быстрая, спешит по укатанному снегу к черному треугольнику террикона, мерцающего еще не потухшими углями. Лунный свет ярко освещает возницу и его единственного седока, начальника шахты Петра Кирилловича Модебадзе. Последний сидел на повозке наискось в накинутом поверх шинели овчинном полушубке, белом. Начальственный цвет. Петр Кириллович не обращал внимания ни на луну, ни на увязавшихся за повозкой собак, отчаянно бегущих за лошадью. Это было единственное время суток принадлежащее только ему. И посвящал он его самым приятным размышлениям. Обычно прикидывал сколько еще осталось год, два, десять. Двадцать лет ходил в начальниках шахты, а жил беднее последнего проходчика. Его жена Наталья с первых дней замужества поняла, что жить, как люди они будут не сегодня и не завтра, а где-то в невиданном будущем. Петр Кирилович мечтал о доме у моря, и чтоб непременно в Сочи, чтобы с персиковым садом, с погребом, заполненным домашним виноградным вином и чачей, чтобы разговоры неспешные с приезжающими на лето отдыхающими в беседке, увитой виноградом. Наталью он взял, когда умерла первая, оставив у него на руках Мальвину и совсем маленького Юрку. Как бы тогда ему одному справиться. Но случайно встретил Наталью на улице в поселке, и откуда-то сбоку пришла мысль – вот она сможет стать хозяйкой моего дома. И сильная – это он почувствовал и нежная, а это он увидел. Если бы верил в бога, то подумал, что это Он ему внушил эту мысль. Наталью и сватать не пришлось, никого у нее не было. И все у них пошло, как думалось Петру Кирилловичу. Покорная жена, чуткая мать, отличная хозяйка. Ей даже не пришлось учиться деньги беречь, и до замужества жизнь ее научила. Шли годы, родился общий сын Гена. И Наталья как-то перестала бояться Петра Кирилловича. Это не сказалось ни на режиме строгой экономии, ни на отношении к Мальвине и Юрке. Только стала она часто подсмеиваться над Петром, очень с юмором у нее оказалось хорошо. Видно общий сын придал уверенности, мол, не пропадет, если что. На все юморки Петр Кирилович не обращал внимания, главное, что к его МЕЧТЕ они двигались вместе и уверенно. Жаль только, что из худенькой и гибкой, превратилась Наталья в грузную, отяжелевшую – картошка вечная сказалась.
Петр Кириллович вдруг чуть не вывалился из повозки, так внезапно она остановилась. Кучер недоуменно оглянулся и с привычным для Петра Кирилловича покорным испугом спросил:
– Гляньте, товарищ начальник, какая-то бестия на дорогу вывалилась.
И вправду, посреди дороги, в разорванной на рукаве москвичке сидел молодой цыган. То, что это был цыган, подтверждалось и кудрями, бараньей шкурой нависавшими над черными глазами и серьгой в ухе. Он был босой. Конь пытался выскочить из поводьев, фырчал, скалился пугливо, будто чувствовал горячую воровскую цыганскую кровь. Петру Кирилловичу такое происшествие понравилось, он слегка и солидно хохотнул, повернулся к кучеру с усмешкой.