Читать Аномалия

Если вы что-то не видите, то это не значит, что этого не существует.

Среди всех утр, оставлявших ей лишь интригующие клочки воспоминаний о прожитых снах, сегодняшнее, украшенное солнечными иглами сквозь дефекты гардин, сохранило всё. Она помнила мельчайшие детали сада: тропинку из гладких округлых камней терракотовых оттенков, соцветия белков чайных роз с неровными желтками тычинок и, открывших от удивлённого созерцания свои разноцветные рты ирисы. Даже волосато-полосатый шмель, круживший над малиновой герберой на высокой зелёной ноге, не потерял своих красок. Ещё она помнила лёгкое прикосновение дружеской руки к запястью, и голос, приветливо обозначивший её имя. Один из лучших запахов, – запах озона, приглашал дышать полной грудью. Воздух был прозрачен до соловьиной трели, до дрожания капелек на кончиках листьев, словно недавно прошла гроза. И теперь вычищенное пространство приветливо ласкало лицо солнечными лучами и негой насыщенной тишины. Но вот до объятий и невинного поцелуя дело не дошло: вроде как тема у сна была другая – небесная, без тени и наплывов земных страстей. Весельчак-Гипнос, как всегда оборвал трансляцию на самом важном месте.

Она так и проснулась с его едва уловимым, восторженным дыханием на губах и, улыбаясь, лежала тихо, плавая в красках неясного сна, боясь спугнуть ещё дрожащее желанной ниспосланной явью наваждение вокруг себя.

Это видение преследовало её и за письменным столом, где она перебирала листы с ежедневными отчётами в офисе компании, и получала деньги по-старинке в окошечке бухгалтерии на скромную жизнь в этом сонном провинциальном городе, и в курилке, куда наведывалась за компанию с подругой вдохнуть, как её казалось, ароматного дыма.

«Курила, и буду курить! – С нескрываемой злостью вещала Амалия, сослуживица по столу напротив, – Катьке из бухгалтерии можно думать, что именно молока у рыбы сама превращается в икру, чем я то хуже? По крайней мере, хоть кайф ловлю, а не ментальный идиотизм!» «А вчера, – продолжала, прихлёбывая дым Амалия, – мне эта Катька рассказала, что познакомилась полгода назад с парнем. Стали вместе жить. Худой, говорит, как дрищ, а лопает за троих, и в туалет не ходит. И куда у него там всё девается непонятно. Так она решила его спросить, мол, куда у тебя пища то всасывается. А он, говорит, застеснялся так и отвечает, что он один раз в год какает. Представляешь, один раз в год! Бывают же люди!» Амалия выпустила струю синюшного дыма и закашлялась.

«А ещё, – продолжала злословить Амалия, – у меня есть подруга. Да, ты её видела, со мной за столом сидела на дне рождения, светленькая такая. Помнишь? Справа от меня. За ней ещё парень такой сидел рыжий, улыбался дебиловато. На диссидента ещё похож, на этого, как его. Стихарь ещё такой был. Во – на Бродского похож! Ну, помнишь?» Вера на всякий случай кивнула, хотя ничего такого припомнить не смогла, хоть и была на дне рождения у Амалии, но за поэта ей стало обидно. «Вероятно, у Амалии все дни рождения слились в один бесконечный, нескончаемый поток скомканных впечатлений, куда случайно затесался упомянутый выше поэт. Теперь она его знаменитую фамилию будет совать в свои разговоры, где ей покажется к слову звонкое сочетание запомнившихся букв, как маркер своей образованности и глупости одновременно. Водился за ней такой женский грешок».