"Не глядись долго в зеркало, всю красоту проглядишь!" – гоняла меня моя строгая старая прабабка, заметив, что я зависла в задумчивости перед собственным отражением (достаточно прекрасным, чтоб заглядеться на него, конечно же). "Бабушка, ну что за деревенские предрассудки, – в ответ смеялась я, – это же просто посеребренное стекло и кусок фанеры, что оно мне сделает?". Бабуля осуждающе качала головой, повязывала платок потуже и уходила, махнув на меня рукой, на непутевую.
А я продолжала разглядывать незнакомку по ту сторону реальности и это реалити мне никогда не надоедало: она была подвижная, как ртуть, ее настроение постоянно менялось, она казалось то обычной средненькой серой мышкой, то потрясающей красавицей с колдовским взглядом, а иногда, если успеть бросить взгляд на нее до того, как она заметит, на мгновение в этом обычном куске стекла отражалась старая ведьма, пережившая на своем долгом веку и сорок кошек, и семь костров, и именно эту ведьму мне и хотелось всегда успеть разглядеть. Эта игра была одновременно и очень страшной, и неимоверно волнующей. И она меня все сильнее затягивала.
Я росла, взрослела, набиралась мудрости, лишнего веса, целлюлита, сетки морщин и седых волос, и мое отражение старело со мной почти синхронно. Я говорю почти? Да, почти. В моем зеркале – намоленном, насмотренном – мое отражение было практическитак же прекрасно, как двадцать лет тому назад, даже ведьма куда-то делась, как не ищи. Но вот беда – сколь милосердно было к моему женскому тщеславию мое домашнее зеркало – столь беспощадны вдруг стали чужие: старая ведьма зло усмехалась мне из каждого из них.