⇚ На страницу книги

Читать 2067

Шрифт
Интервал

Я не сразу понял, что затея с музеем 60-х годов открыла нам дорогу в будущее. Нам неплохо было и в настоящем. Но со дня открытия музея мы стали как марафонцы, вышедшие на дальнюю дистанцию. На финише нас ждали следующие шестидесятые.

Сначала нам просто некуда было складывать старые вещи, которые приносили 1 мая ко дню рождения журнала «60-е!». На праздничной поляне в большом парке вместе с веселыми гостями, музыкальными инструментами, пакетами с провизией и мангалами появлялись винтажные радиолы, фотоаппараты, утюги и швейные машинки.

Открывался музей 60-х уже с порядочным набором экспонатов. Хотя если бы не азарт Базина, эти экспонаты так бы и превратились в хлам. Базин писал депутатам, Базин писал мэру и даже президенту, и все об одном: «Городу нужен музей 60-х!». Где-то его услышали, может даже чуть выше, чем можно представить, и чиновники одного из районов города нашли помещение для музея.

− Базин, ты гений! − восторгался я. − Превратить виртуальный журнал о шестидесятых в живой уголок для хиппанов. Волшебно, старик!

− Это для тебя, чувак, − улыбался Базин и чуть выбрасывал руку вперед, делая невероятно красивый пасс опытного экстрасенса. − Возьми свет!

Всё, что хоть как-то погружало в атмосферу шестидесятых годов, пошло в дело. Тряпки из Индии, стилизованные сувениры, посуда и одежда, ну и сами вещички того времени: на почетных местах стояли холодильник ЗИЛ, стиральная машина ЗВИ и автобусная касса. У входа на видном месте мы повесили карту Крыма. Она была старой, затертой на сгибах. На неё мало кто обращал внимания до того марта, когда полуостров отошел к России.

Теперь многие посетители замирали у карты и пускали слезу умиления.

− Повесили за полгода, как чувствовали, − вежливо говорили мы.

Пространство, занятое музеем в подвале кирпичного сталинского дома, у входящих вызывало разные эмоции. Пенсионеры погружались в ностальгию по советской квартире, ребятки помоложе радовались прихиппованной атмосфере арамбольской кафешки, чудом попавшей в заснеженный двор.

Я дневал и ночевал в музее, устраивая небольшие полуакустические концерты, тематические вечера и ретроспективные кинопоказы. Такое то ли хобби, то ли развлечение занимало почти все время, и знакомым я говорил, что работаю арт-директором.

− Много зарабатываешь? −спрашивали меня.

− На хороший ужин хватает, − уклончиво говорил я.

Что, впрочем, было правдой, все деньги с входных билетов уходили на еду.

Так прошла зима и наступила весна, согревая кровь и веселя разум. По утрам меня посещали идеи, как еще лучше устроить дела в музее. В начале апреля я провел свой творческий вечер: читал рассказы и бренчал на гитаре, благосклонно принимая от друзей рюмки с коньяком. Чуть позже, ко Дню космонавтики, я состряпал игривую заметку, что скоро в музее заработает телепорт. Бросаешь монетку в телефон-автомат и вперед, ну или назад − ты в будущем или в прошлом на грандиозном событии. На концерте Джими Хендрикса, например. Главная мысль заметки была в том, что грядущие шестидесятые должны были воплотить все лучшие идеи и мечты предыдущих. Тогда то уж точно не будет никаких войн и власти денег, только «peace and love», как в раю. Ну а мы, мол, с нашим музейным проектом − вроде мостика между шестидесятыми двух веков. Наш небольшой экскурс в прошедшие шестидесятые − это начало открытия грядущих, где всё будет просто прекрасно. Такое вот ненавязчивое пророчество.