Париж. 1916 год.
Первые солнечные лучи осветили кроны деревьев. Предрассветные сумерки быстро таяли, и вот уже из тени проявились лабиринты извилистых дорожек парка. Повсюду заиграли оттенки зеленого: зеленая листва каштанов, зелень фигурно обрезанных декоративных кустарников, нежно–зеленая трава. Невозможно было представить, что через несколько мгновений незримый художник плеснет на эту умиротворенную картину багрянцем. В этот ранний час парк был безлюден. Почти безлюден…
Лишь два молодых человека, молча, стояли в удаленной части парка, поочередно посматривая каждый на свои карманные часы.
Один из них, одетый по–щёгольски, был высокий и тощий. Дорогой костюм отражал модные веяния той эпохи и делал его похожим на сотни молодых денди Парижа. Мужчина был достаточно хорош собой, но впечатление сильно портили злое поблескивание глаз и высокомерное выражение лица. Второй, слегка полноватый, небольшого роста, был одет более чем просто. Его тревожный взгляд был устремлен на ворота.
В шесть часов пятьдесят минут послышался противный скрип несмазанных петель, и количество ранних посетителей парка увеличилось еще на одного. Появившийся мужчина имел заурядную внешность. Лишь бегающий взгляд маленьких прищуренных глазок и тонкие усики, напоминающие нарисованные брови дам, делали выражение его лица каким–то хитрым. Наречем пока нашу троицу ранних пташек так: Щеголь, Полноватый и Хитрый.
– Доброе утро, месье! – поприветствовал Хитрый двух первых.
– Доброе утро, месье Нуйе! – в один голос ответили ему молодые люди.
Щёголь бросил вопросительный взгляд на Хитрого. Тот сдержано улыбнулся и едва заметно кивнул головой.
– Ну, что ж, месье Бран, – с улыбкой нараспев произнес Щёголь, – оба секунданта на месте. Оскорбитель здесь. Кого же не хватает? Лекаря? Ах, да и еще не наблюдаю здесь оскорбленного! – Щёголь сложил ладони рупором и громко крикнул. – Месье Кокь, вы где? Не прячьтесь в кустах, выходите!
– Месье Кокь не прячется! – стиснув зубы, произнес Полноватый. – Он появится с минуты на минуту. Вы же знаете, граф, что он должен был заехать за врачом.
– Возможно, месье Кокь, не знаком с дуэльным кодексом графа Верже, – усмехнулся Щёголь. Голос его был слащавым и не вязался с колючим взглядом, – но опаздывать на дуэль, на которую он сам же меня вызвал. Да у месье Кокя просто отсутствует понятие о чести!
– Полностью с вами согласен, граф, – подобострастно хихикнул Хитрый.
– Чести, месье Кокю не занимать, – возмущенно воскликнул Полноватый и добавил чуть тише, – в отличие от вас.
– Да, как ты смеешь со мной так разговаривать?! – взорвался Щеголь, схватившись за эфес своего палаша. Но тут зашелестели кусты, и, ловко перепрыгнув через кованые прутья забора, в парке оказался четвертый его посетитель.
Темные волосы столь неординарно появившегося молодого человека лежали небрежно. Мокрая челка прилипла к вспотевшему лбу. Левую щеку «украшала» свежая ссадина. С одеждой мужчины тоже оказалось далеко не все в порядке. На светлых штанинах его брюк темнели пятна грязи, правый рукав выбившейся из-под жилета рубахи наполовину оторвался, а накрахмаленный воротник был забрызган каплями крови.
– Что с вами, Даниэль? – взволновано спросил Полноватый.