Я смотрела в окно, пытаясь надышаться пространством. Осенний воздух сильно охлаждал и без того дрожащее тело, поэтому окно я не открывала.
Как убийственно некстати он ушел ночью: эти тусклые фонари совершенно не освещают нужное мне пространство, я задыхаюсь. Однако даже этот двор построек старых времен куда лучше, чем стены моей квартиры. Они давят.
Хожу из угла в угол, трогаю обои, сползаю на пол и реву как раненное животное.
Плевать на соседей, я имею право на драму.
Всю жизнь я старалась держать себя в руках, даже в самые пьяные времена. Мерила всех своим солдатизмом. Почти всех, хоть раз плакавших на людях, называла истеричкой. В уме, конечно, воспитание не позволяло оскорблять людей в такой момент. Однако в другие моменты, моменты меньшей слабости, когда человек еще силен и способен хоть на какое-то самообладание, я могла сказать все что угодно.
Так я и спровоцировала его на очередной последний самый неистовый и взрыву подобный скандал неделю назад. Он любил метафоры из физики, я ненавидела. Теперь всего минуты спустя после его ухода, я люблю все, что касается этого человека.
В ванной лежат его грязные брюки. Нет, не то, чтобы испачканные, просто ношеные. Он бросил их в стирку пару дней назад, а домработница так и не постирала. Я поднесла их к лицу, нос жадно впитал запах его тела, духов и грязи. Такой терпкий и родной одновременно запах. А ведь я терпеть этого не могла. Постоянно гнобила его за неопрятность, безалаберное отношение к вещам, бесилась, когда он не брился по несколько дней, забывал умываться по утрам прежде, чем полезет целоваться.
Так почему же тогда я задыхаюсь? Почему мне больно от одной лишь мысли, что он не пошутил?
И все говорит об этом. Он впервые за последние полгода так воспитанно себя вел. По-джентельменски. Да, именно.
Вот если бы хамил, оскорблял, злился, я знала бы, что он любит.
А сегодня он был так вежлив, спокоен, сдержан как британский подданный. Ни одно мое слово не вызывало отклика, ни одна мышца не дрогнула на бледном лице. Холодный взгляд вначале разговора еще давал надежду на ненависть. Однако позже и он растаял. В конце он почти улыбался. Уходя, я видела теплящееся счастье в его глазах.
Нет. Это счастье было обращено не мне, не в наше будущее, в его отдельное, другое, новое, возможно с кем-то, кого он уже встретил.
И это подкосило мои ноги.
Я пала ниц. Вцепилась в брюки, умоляла. Но он добил меня как охотник раненное животное, чтобы то не страдало долго. Наклонился, аккуратно отцепил ледяные пальцы, поднял за плечи молча, и ушел.
Дверь захлопнулась. Я машинально закрыла замок. Оглянулась, обошла всю квартиру, включила везде свет, и меня накрыло. Волна ужаса. Он больше никогда не придет. Он умер.
Умер. Да. Ведь, кто бы что ни говорил, расставаясь, мы уходим из жизни людей, перестаем видеться, общаться, иногда вплоть до того, что за десятилетия не получаем даже сплетен общих знакомых. Лишь редко бывает, что люди продолжают дружить после ссоры. В основном, это лицемерие и та же смерть, по сути.
А я не хочу, чтобы ЭТОТ ЧЕЛОВЕК для меня исчез навсегда. Я не готова, несмотря на то, что мысленно я многократно посылала его на все четыре стороны, желала кануть в лету, проклинала на чем свет стоит. Однако, это все детство тут же кончилось, как только он сказал: «Я больше не люблю тебя».