⇚ На страницу книги

Читать Почему Христос не улыбался (рассказ)

Шрифт
Интервал


Лекарствам нет места там, где то,

что считалось Пороком, становится обычаем.

Сенека «Письма»


Обожаю Италию!!! Каждый год мы с женой отдыхаем здесь.

Но на этот раз я прилетел сюда без супруги и по весьма печальному поводу – скончался мой итальянский Друг и Учитель…


На панихиде я не был (московские дела задержали).

А может это и лучше… Все (без исключения!) похоронные церемонии отдают тошнотворной ритуальной казёнщиной и поминальным пустословием совершенно посторонних людей: «Он ушел в лучший мир!..», «Память о нем мы сохраним в наших сердцах!..», «Пусть ему земля будет пухом, а душа вознесется в рай!..»

Тьфу! – противно!!! От одних таких речей умереть можно!..


***


Добравшись до его родной деревушки Santarcangelo di Romagna, я долго стоял у стены старинного замка, в которую (согласно завещанию Учителя) замуровали урну с его прахом. Стоял, вспоминал и плакал…


Вслух я никогда не называл его «Учителем».

Догадываетесь – почему?..

Да потому что, увы, никого нельзя научить быть талантливым! Никого!..

Конечно, общаясь с Гением, научиться можно многому, но…

Гениальность – не инфекция! Она не передается воздушно-капельным путем, сколько не дыши одним воздухом рядом с одаренным человеком…


Когда-то я сказал ему:

– Хочу написать книгу о вас!..

А он хрипло и рвано засмеялся, будто закашлялся, и воздел руки к небу:

– Как говорит Аль Пачино: «Тщеславие – мой любимый грех!» – и, хитро прищурившись, добавил, – Но я не тщеславен, и мне не нужен памятник при жизни!.. А после моей смерти, твоя книга вообще никому не будет нужна!.. Вот и подумай, Александр: стоит ли тратить время на пустяки?..

В тот день я усомнился, но спорить не стал. А теперь понимаю, что он был прав.

Об известных людях надо писать биографические книги лет через сто после их смерти.

Во-первых, никто уже не скажет биографу: «А я знавал покойного совсем с другой (негативной) стороны! – редкостный был мерзавец!..»

А во-вторых, самим Временем проверится – настолько ли оправданным было величие этого человека при его жизни?! Будут ли потомки и через столетие помнить его имя, любить и почитать всё то, что он когда-то сделал?


К вдове я не пошел. Зачем? – чтобы «дежурно» отметиться и выразить свои соболезнования?.. С нею я не настолько близко был знаком, а она, наверняка, и без меня уже устала от бесконечной безликой вереницы «искренне скорбящих», но малоизвестных ей «друзей» ее великого мужа.

Все эти бла-бла-благородные сочувствующие входят в дом со слезами на глазах (и с пустыми руками!), но всех их надо приветить, напоить кофе и чем-нибудь покрепче, да еще и выслушать их утомительную болтологию…

Как ни кощунственно это прозвучит, но вдов надо жалеть больше, чем их покойных мужей…


Поэтому я сразу отправился на вокзал и уехал в Рим…

Вечером посижу в ресторанчике, помяну, а завтра днем улечу в Россию.


***


Выйдя с римского вокзала, я пешком дошел до Piazza della Repubblika и, не мудрствуя лукаво, уселся в первом же ресторане на via Nazionale. Заказал двести пятьдесят граммов водки Smirnoff, мандарины и хлеб.

Высокий худой официант с прыщавым болезненным лицом несколько удивился моему заказу:

– Что предпочитаете из горячих блюд?..

– Пока ничего! – коротко ответил я, но обнадёжил парня, –