Когда в жизни что-нибудь не удалось,
Начинаешь искать, где ты сделал ошибку,
перебирая всё своё прошлое.
И ещё неизвестно, что было бы большей
Ошибкой: то, что есть или же то, что
Могло бы быть.
Посвящается Балакиной Татьяне Геннадьевне. 1975г.
Позавчера я последний раз поел – купил на оставшуюся мелочь кусок хлеба и стакан молока. Мартовский ветер забирается под воротник…, он, то затихает, то вновь срывается, словно желая сдуть то тепло, которое едва-едва даёт полуденное солнце. Нестерпимо хочется есть. Я направляюсь в библиотеку. В зале полно народа, жарко. Отыскиваю местечко и раскрываю книгу. Однако, боль в желудке отвлекает, заставляет думать о себе, рисует в памяти тарелки, наполненные дымящимися щами, бифштексами… Где же я буду сегодня ночевать? Этот вопрос мучительно терзает мои мысли. А придумать что-нибудь новое невозможно. Значит, опять надо прорваться в общежитие университета. Я сразу вспоминаю, что не готов к очередной сессии, но успокаиваю себя тем, что до неё еще далеко. Хотя, знаю, два месяца промчатся – не заметишь. Заставляю себя читать. Получается. Минут двадцать я отсутствую в этом мире. И опять еда, еда, …занимает мои мысли. А что, если написать рассказ?! Мне же всё равно к сессии надо. И деньги будут. Я откладываю книги и начинаю искать тему. О чем же писать? Тщетно пытаюсь выдавить из своей отяжелевшей головы хоть одну стоящую мысль. Несколько строк, неопределенно го содержания и… ни с места. Прихожу к выводу – на голодный желудок и нечего пытаться что-нибудь путное изобразить, и оставляю свою затею.
Вот уже два месяца нигде не могу найти работу. Нет про писки. Когда хотел прописаться – требуют работу, вернее справку с места работы. Боже мой, сколько я уже обошёл, сколько дверей открывал с тайной надеждой, сколько без различных или участливых лиц перевидал (не сумевших мне ничем помочь), сколько разочаровывался!? А ведь не думал, что этот город будет так безразличен ко мне в мину ту испытаний. Учился на стационаре. Постоянный «финансовый кризис» не давал мне жить по-человечески. Я перевелся на заочное. В общежитии меня знают, как облупленного – и комендант, и вахтеры. Теперь мне не положено проживать там, уже выписали. Когда появляюсь – гонят в три шеи. Последние три ночи я спал в аэропорту. Ах, что это за сон!? Мученье одно. Сидишь в кресле: и, то так, то эдак – и спину ломит, и ногу сведёт от неудобного положения… Сегодня пойду в общежитие. Елена ещё не приехала. Так-то, я у неё в комнате обитаю.
Солнце уже выглядывало между домами ярко-малиновым колесом, ветер подул с северо-запада. Стало холодно. Я шёл по тротуару вдоль витрин, вдоль заборов, мимо людей и видел только небо; кое-где на нём, словно лежали огромные облака с оборванными желтовато-белыми краями.
Я так засмотрелся, что наткнулся на женщину. Она недоуменно посмотрела на меня и громко сказала: "Чего рот разинул? пьяный, что ли? Так скоро на столбы натыкаться будешь». Я не успел сразу сообразить, что ответить, стоял, глупо улыбаясь. А она, не обращая на меня внимания более, продолжала свой путь. И тут я почувствовал взгляд на себе. Резко обернулся. У забора стоял лохматый, грязный пёс и, до того жалобно смотрел на меня, что я подошёл и, нагнувшись стал гладить его спутанные лохмы.