До чего гадкое, гадкое дребезжание! Ну что же такое?..
Герман очнулся ото сна и не сразу сообразил, где находится. Темнота, белый потолок… В его сне Пикассо – пожилой уже человек в кепке – с каким-то гопницким шиком пинал пустое жестяное ведро, явно наслаждался мерзким звуком и с вызовом поглядывал вокруг.
Смутные очертания предметов проступали во тьме, и Герман вспомнил – он же на новом месте! «На новом месте приснись жених невесте», – подумалось некстати. Из-за окна доносились вопли, грохот – словно по пустой железной бочке кто-то колотит. Ну да, центр Петербурга, Васильевский остров. Хорошо бы не каждую ночь так. Герман помотал головой, отгоняя сонные видения. Кто-то еще там был, кажется, во сне, что-то интересное – ускользало, таяло, растворялось…
Где ж тут свет-то? Герман пошарил по стене, выключателя не нашел, но выйти настоятельную потребность ощущал, – решительно поднялся, сделал несколько шагов, толкнул белевшую в темноте дверь и вступил из комнаты, в которую сквозь задернутые шторы все же проникал свет уличных фонарей, в совсем уж темный коридор. Немедленно задел тяжелую, но шаткую металлическую вешалку, она повалилась, еще по чему-то проскрежетала и, кажется, что-то разбилось… Черт-черт-черт!
Послышалось движение в другой комнате, зажегся свет, потом дверь открылась – Иза, хозяйка квартиры, в потоке света завязывала поясок халата.
Герман уже поднял вешалку.
– Ради бога, извини. Разбудил, наверное? – Он подобрал с пола какую-то бесформенную шляпку, стряхнул с нее пыль. На полу отраженным светом поблескивали осколки круглого зеркала, которое раньше висело на стене.
Иза произнесла в обычной своей вялой манере:
– Ничего. – Тоже заметив осколки, уныло констатировала: – Это к несчастью. Примета такая есть.
– Я свет не мог найти… Надо просто быстро сказать: «К счастью, к счастью!» И будет к счастью. Сейчас я уберу.
Иза махнула рукой:
– Вон выключатели, у дверей. Швабра в туалете.
Герман пощелкал, в прихожей и на кухне загорелись лампы, он нашел швабру.
– Новое зеркало тебе куплю. Не переживай. – Собрал осколки в совок. Зеркало раскололось на три большие части и несколько мелких. В каждой отражалась озабоченная физиономия Германа – щека, глаз, нос…
Барышня, намеревавшаяся было вернуться в комнату, нерешительно остановилась.
– Может, чаю хочешь?
Герман с удовлетворением подумал: «Вот есть же в ней что-то человеческое». Согласился:
– Ага, сейчас я только…
И закрылся в туалете. Услышал, как Иза прошла в кухню, включила чайник, зазвенела посудой. Минуту спустя Герман к ней присоединился.
– Проснулся – не мог понять, где я, что, кто… Вчера всю ночь писáл, проверял, перепроверял. Сдавал черновик диссертации.
– Про Пикассо, я правильно запомнила?
Герман кивнул. Очень хотелось есть. На столе одиноко стояла вазочка с печеньем, и он решился спросить:
– Слушай, я знаю, это неприлично… Но у тебя нет чего-нибудь посущественнее из еды? Я хотел в магазин, но, видишь, уснул, не успел…
Иза озадаченно полезла в холодильник. Достала сосиски, яйца.
– Ну вот, омлет можно…
Герман обрадовался:
– Спасибо. Я сам сделаю.