Читать Она, родимая…

Фото автора

В восьмидесятых довелось мне с годик потрудиться кино-радиомехаником во Дворце культуры. Коллектив учреждения небольшой, в основном, женский. Из сильного пола только художник Славик, мой ровесник, и плотник дядя Лёша, мужик пенсионного возраста.

Как любой, уважающий себя советский плотник, дядя Лёша не любил пилить-строгать по трезвяне. Потому завсегда в его столярке имелась початая поллитра то «Русской», то «Московской», то «Пшеничной», а то и «Столичной». Мужик дядя Лёша бывалый. Когда трезвый – молчун, слова не вытянешь, но подвыпив становился разговорчивым. Мы со Славиком нередко к концу рабочего дня захаживали в столярку послушать его рассказы да своеобразные размышления о жизни. Ну, и стопочку-другую за компанию опрокинуть.

Сидели как-то у дяди Лёши под вечер, тут заглядывает в каморку один из приятелей Славика. С просьбой: «Славка, сделай мне наколку на груди! Вот такую».

И показывает листок бумаги с рисунком шариковой ручкой. А там, коряво так, нарисован паучище в верхнем углу и паутина под ним.

Тут надо сказать, что художник Славик был не новичок в наколочном деле. К нему довольно часто обращались с подобными просьбами. Ну, и за соответствующее вознаграждение он никому не отказывал. Набивал наколки импровизированной тату-машинкой, переделанной из обычной электробритвы, казённой тушью прямо у себя в оформительской. Я не раз присутствовал на этих процедурах. Тушь использовалась, в основном, чёрная, потому как другие цвета были недолговечными.

Короче, в просьбе Славкиного клиента не просматривалось ничего необычного. Но дядя Лёша отчего-то вдруг начал парня отговаривать. Мол, зачем выбрал такую? Она вообще зэковская, тебе, фраеру, её ещё заслужить надо и т.д. В итоге, после горячих споров и убеждений, отправил озадаченного приятеля обратно ни с чем. Мы со Славиком тоже толком ничего не поняли – в чём проблема-то? Обычная наколка…

А дядя Лёша, намахнув очередной стопарь водки, поведал следующую историю.

Ещё в молодые годы его родной старший брат сделал себе вот точно такую же наколку. На зоне. Залетел-то по глупости. Как большинство первоходов в те времена, после пьяной драки с отягчающими. Но за примерное поведение вышел на свободу досрочно. Конечно, не скрывал от сверстников и младшего брата Лёхи зэковской наколки. Наоборот, очень даже гордился ей. Кто ему набивал на груди того паука в паутине неизвестно. Но мастер, по всему видать, был исключительный. Хоть наколка обычная, одноцветная, но восьмилапое чудище выглядело, как настоящее. Когда брат размахивал рукой, казалось, что паук перебирает лапами свою паутину и шевелит глазами…

Все дворовые пацаны были в восторге от такой живописи. Мать только очень расстроилась. Бабушка же вовсе, увидев наколку на груди внука первый раз, принялась накладывать на себя и на него крестные знамения. А потом долго ещё уговаривала сходить вместе к знакомой ведунье и попытаться избавиться от дьявольского рисунка. Да только кто же в молодости бабушек всерьёз воспринимает!

Так и ходил братан с пауком на груди. Потом женился. А Лёшку в армию забрали.

Дембельнувшись через три года и вернувшись домой, Лёха брата едва признал при встрече. Из бравого высокого хулигана тот превратился в сутулого заморыша с каким-то потерянным взглядом. То, что неприятно поражён такими метаморфозами, вида, конечно, не показал. Вечером пошли в баньку. Там отставной солдатик испугался за брата ещё больше. Крепыш, от которого прежде Лёха часто получал «братские» затрещины, превратился в доходягу, чуть ли не скелет, обтянутый кожей желтушного цвета. Но самым пугающим было не это. Татуировка на груди – она стала значительно больше! И паук словно вырос, и паутина спустилась уже от груди к паху. А ещё на спину полезла, захватила плечо с лопаткой. В изумлении он спросил: