1.
Атаману позвонили среди ночи. Юрий проснулся, помотал головой, выругался. Он терпеть не мог такие вот ночные встряски. Даже не потому, что они, как правило, означали какие-то проблемы. Просто вы найдите хоть одного человека на свете, чтобы был в здравом уме и при этом не любил бы нормально поспать.
Терпухин протянул руку к телефону и снял трубку.
– Я слушаю, – сказал он, чуть откашлявшись.
– Юрий? Это сосед твой, Прохоров.
Терпухин потратил несколько секунд на то, чтобы сообразить. Потом догадался, что соседом этот человек может называться только по здешним меркам. Он живет на хуторе в пятнадцати километрах от станицы – ну какое тут соседство, если мерить мерками нормального человека.
– А, Николай… Ты чего всполошился в такое время? – спросил Атаман.
С Николаем Прохоровым они общались достаточно плотно – хуторянин, мужчина сорока пяти лет, три месяца назад вышел в отставку по ранению: получил осколок самодельной противопехотной мины в Чечне, так что теперь жил фактически на полутора легких.
Атаман сошелся с ним именно на почве обсуждения чеченской войны. Прохоров, хоть и командовал мотострелковым батальоном, отзывался о кампании исключительно негативно и любил повторять, что если бы не присяга, то он бы не по чеченцам стрелял, а по тем, которые сидят в мягких креслах и стелют необстрелянных пацанов в этой проклятой дыре, как солому.
В общем, какой бы ни была позиция Николая, но в Чечне за его голову назначили довольно весомую награду. И если бы не его выход в отставку, может, и нашла бы эта награда какого-нибудь моджахеда.
– Юра, ты только не сочти меня полоумным, но что-то нехорошо вокруг хутора. Кто-то с фонариком ходил, теперь вот собаки надрываются. Мне это не нравится. Шкурой чувствую.
Терпухин насторожился. Прохоров не получил в наследство от своих военных будней традиционные нервные расстройства. Значит, что-то происходит на самом деле.
– А может, картошечкой твоей поживиться решили? Слышал – у Возницыных гектара три выкопали да еще и самого хозяина из ружья чуть не пристрелили?
– Это я, конечно, помню. Только картошка моя растет совсем не в той стороне.
– Ясно. Так что требуется от меня?
– Да я толком не знаю. Не мешало бы подстраховаться, попросить тебя подъехать. А с другой стороны, стыдно. Вдруг тревога ложная?
– Стыдно не стыдно, а если все-таки нет? Тогда что?
– Тогда, судя по всему, будет мне несладко.
Атаман ненадолго задумался. Тут, в степи, как и несколько лет назад, было неспокойно. И подход ко всему требовался исключительно местный, в полном соответствии с известной пословицей про свой устав и чужой монастырь.
Конечно, это могли быть простые охотники до легкого хлеба, вздумавшие устроить набег на одинокий хутор с населением в одну семью. Но нельзя забывать и про ту самую награду за голову Прохорова. Ее ведь никто не отменял – не такая эта называющая себя мусульманской братия. Ее злоба не имеет срока давности и не проходит лишь потому, что человек отошел в сторону. Чеченская кровная месть – это похлеще, чем корсиканская вендетта.