Дверь отъехала в сторону, Нина вошла и сразу прикрыла глаза рукой. Тартаева сидела за столом, к ней спиной. Стол стоял напротив большого, почти во всю стену, окна, через которое в маленькую, пустую комнату проникал целый океан солнечного света. Тартаева не обернулась, ее темный силуэт даже не вздрогнул, когда дверь закрылась и из динамика под потолком раздался хриплый голос дежурного медбрата: «У Вас пять минут, товарищ Островская!»
– Здравствуйте, Таня. – Нине почему-то казалось, что надо говорить как можно тише.
– Здравствовать… – голос Тани изменился, стал намного ниже того голоса, который слышала Нина на слушании. – Попробую…
Нина начала обходить стол, всматриваясь в заключенную. Она вся застыла в неподвижной позе: напряженная, ровная спина; обе руки лежали на столе, параллельно друг другу и были тоже напряжены, но кисти не сжаты в кулак, глаза не мигая смотрели на ослепительное солнце. Почти ничего не выдавало того, что над ней произвели Эксперимент, кроме еле заметного зеленоватого оттенка кожи и маленького красного бугорка на шее – как после укуса насекомого – следа от инъекции. На голове у Тани был белый платок, из-под которого торчали русые, неаккуратно подстриженные волосы. Одета она была в темно-синий комбинезон, слева на груди была вшита карточка с медицинскими данными.
– Ожидали увидеть чудовище с щупальцами?
– Не скрою, несмотря на опыт работы на различных инопланетных биостанциях, я не лишена предрассудков по поводу Эксперимента…
Нина прислонилась спиной к окну, сложила руки на груди и, наконец, представилась.
– Я – Нина Островская. Военный Бортмеханик. Мы с вами будем вместе работать в проекте «Рассвет».
– Очень приятно, – Таня сделала попытку улыбнуться – Кажется, я что-то о вас слышала… Правда… что-то с памятью…
– Не важно, что вы могли слышать обо мне. Я не составляю мнения о людях по слухам и по чужим мнениям, а только по их поступкам, – Нина не сводила глаз с Тани, наблюдая за ее реакциями на каждое ее слово.
– Что Вы хотите этим сказать? – реакций было немного, вернее сказать, кроме неудачной попытки улыбнуться, их вообще не было. Лицо было неподвижным, неестественным, каменным, как у статуи. Звуки исходили из слегка приоткрытого рта, сухие губы почти не двигались.
– Я была на слушании…
Таня сделала глубокий вдох.
– Позор. Мне стыдно, Нина. Не стоило… нам же вместе работать… Как же я смогу вам в глаза смотреть? Все осуждают, все так смотрят… такими глазами… Вот и у вас, наверное, такие глаза… правда я не вижу… почти вашего лица… вы спиной к свету… Подойдите, я хочу увидеть…
Нина на миг замерла, уставившись на свою тень, частично лежавшую на столе, частично на полу и пересекающую всю комнату. Затем повернулась так, чтобы как можно меньше ее лица оставалось в тени, и спокойно посмотрела на Таню.
– Хотя правильно. Вы правильно все сделали… Вы же должны знать, чего ожидать от такого существа, как я.
– Какого существа? Таня, за вас никто не решит, кем вам быть и ничто не помешает быть человеком…
Несколько хрипящих и стонущих звуков вырвалось у Тани. Нина вздрогнула. Заключенная стала медленно поднимать правую руку.
– Как ничто не помешало вам оставаться им на Суорсе в совершенно немыслимых условиях, – продолжила Нина.