⇚ На страницу книги

Читать Пластиковый сад

Шрифт
Интервал

Пластиковый сад


Саша вошел в холл фитнес-клуба и, бросив куртку гардеробщице, двинул в раздевалку. У стены, до потолка покрытой зелеными пластиковыми зарослями, на невысокой лесенке стояла девушка и что-то там в этих листьях и цветах ковыряла. Маленького росточка, в джинсиках и розовой футболочке, черные волосы уложены на затылке здоровым узлом, почти с голову размером. «Как неваляшка». Позавчера он на пару с приятелем оказался в музее игрушек. Шли по Карповке, вдруг перед носом вывеска «Музей игрушек», показалось: зайти – прикольно. Зашли.

«Узбечка, наверняка», – Саша проходил мимо лесенки, и задрав голову спросил:

– Что, так разрослись, что подстригать приходится?

Девушка крутанулась на своем пьедестале. Хлипкая конструкция, будто только и ждала этого, качнулась и начала заваливаться. Ойкнув, девушка потеряла равновесие и рухнула прямо в подставленные Сашины руки. Узел волос развязался, они рассыпались шелковым занавесом до самого пола. В лицо ему дохнул едва уловимый ветерок с непознаваемо восточным запахом чего-то сладкого и теплого, как нагретое на солнце дерево.

Она была легкая, как ребенок. А лицо… «Таких лиц не бывает у настоящих девушек, только у картиночных в инстаграме, даже нет, откуда там, только на старинных портретах…» У нее были совершенно потрясающие глаза, большие и черные, ускользающие к вискам: «Нефертити».

– Ну поставьте уже меня, – она затрепыхалась рыбкой.

Он слегка прижал ее к себе:

– Ска̀жете, как вас зовут, – отпущу.

– Зачем вам мое имя?

– Засушу его как цветок в книге своей судьбы.

Она рассмеялась, смех был неожиданно низким, глубоким, бархатным:

– Засушѝте. Наргиза. Меня зовут Наргиза.

Он поставил ее на ноги:

– Наргиза – это же нарцисс? О, цветок души моей, – он поклонился, отведя правую руку в сторону.

Когда Саша уходил из клуба, девушки возле заросшей стены уже не было, и он не вспомнил о ней.

Ночью ему снилось что-то тревожное, но что именно, он сказать не мог. Осталось только ощущение потери, сосущей пустоты сродни голоду, и чувство вины, его явной вины в чем-то, о чем он не помнил.

Потом это повторилось. И еще раз. Уже под утро.

Он шел по лесу. Это был ненормальный лес, ненастоящий: деревья были похожи на вешалки, под ногами скрипела пластмассовая серая трава. Разлапистые листья крючками цепляли за рукава, когда он разводил ветки, совали в лицо жесткие пальцы. Саша вышел на поляну. Посредине высокая лестница уходила прямо в темное небо. Где-то там, высоко-высоко стояла девушка, она махала ему рукой, и он знал, что должен залезть туда, к ней, на самую верхотуру. Полез. Холодный колючий ветер старался сдуть его, он жался к скрипучей качавшейся лестнице, крепко хватаясь за каждую перекладину. Наргиза звала его.

А потом девушка упала. Она падала беззвучно и медленно, долго-долго, и он снизу смотрел, как приближается ее легкое тело, вращаясь голубиным пером. Надо было разжать руки и поймать ее. Но тогда они упадут вместе. И он не смог разжать пальцы, вцепившиеся в шершавую деревяшку. Наргиза пролетела мимо. Он проснулся.

Все было по-прежнему. Ничего не изменилось. Встать под душ, почистить зубы, «Мама, где моя рубашка? Да, спасибо, яичницу буду», телефон, ноут, машина, офис. Но все утро, и под душем, и в автомобиле, пока продирался сквозь пробки в центр, не отпускало это, непонятно откуда выросшее в нем, чувство вины. Испугался, не поймал, пропустил. Нет, пожалуй, все же не вины. Пожалуй, утраты. «Пропустил» – вот ключевое слово. Постепенно оно проступало сквозь паутину тающего в мозгу сна. «