1
2 ноября 2013 года, в субботу, когда в половине восьмого утра я шёл на вселенскую заупокойную литургию, установленную в память Куликовской битвы, позвонила Даша и сообщила, что вместо неё приедет Лера.
– Почему? – скорее по инерции, чем по необходимости спросил я: обе дочери пели на клиросе попеременно.
– Ты разве не знаешь?
Знакомый с детства голос дрогнул так, что у меня едва не остановилось сердце.
– Что? – казалось, всего лишь подумал я.
– Алёшу избили.
Я замер на полушаге.
– Где? Когда? Ну говори же!
– Ночью, в «Форварде».
– Что ещё за «Форвард»?
– Клуб ночной.
Что?! Алёшка был в ночном клубе? Это просто не укладывалось в голове. А перед глазами уже маячили телевизионные картинки ночных оргий под оглушительный барабанный бой, вспышки цветомузыки, пьяные орды, подпольные наркопритоны, ночные бабочки, драки… Да, но мой сын, и не просто, а сын священника… стало быть, втайне от нас… Я был убит и едва смог выговорить:
– Ну и?..
– Еду за ним в больницу.
– Не положили?
– Нет.
– Хорошо.
Я перевёл дух. Не положили, стало быть, ничего опасного. Ну, и урок на будущее. И тут же вспомнил, как вчера вечером Алешка собирался ехать в райцентр на день рождения приятеля по университету. Стало быть, после вечеринки в ночной клуб подались. Поди, всей компанией и получили. И поделом.
Но беспокойство не проходило.
Народу пришло немного, а точнее, все, кто мог, поскольку заупокойные службы справлялись всем миром неукоснительно. За двадцать два года практически вымерла вся округа. Когда я прибыл сюда служить, а точнее, прилетел на крыльях веры и надежды в грядущее воскресение России, в школе было два выпускных класса по тридцать учеников, теперь – один, и тот, собранный из трёх окрестных школ, в прошлом году состоял из девяти, а в этом вообще из шести выпускников. Всё это время я только и делал, что отпевал. Крещений и венчаний год от году становилось всё меньше, а теперь и того и другого по одному, по два в год, и то приезжие, поскольку храм наш старинный, и хотя не единожды грабленый, тем не менее ещё сохранивший бесценное убранство старины.
Когда вернулся со службы, дома только и разговора было о случившемся. Моя бедная Катя была сплошное переживание. В такие минуты она становилась безгласной. Добиться каких-либо внятных объяснений было немыслимо. В её изученной до последней черты душе, а значит, в глазах, можно было прочесть лишь одно слово – ужас. И это в очередной раз подхлестнуло во мне подымающееся возмущение. За сорок лет совместной жизни, да ещё с пятерыми детьми, чего только не бывало, и ни разу под ударом судьбы я не прогнулся. Моя жизнь во Христе, как и моего великого тёзки из мятежного Кронштадта, приучила ни при каких обстоятельствах духом не падать, а это всегда начиналось с внутреннего возмущения и только придавало силы.
Однако время шло, а сына всё не было. Катя сказала, у Даши заснул. Уснул, подумал, стало быть, дело на поправку, и ушел к себе. С недавних пор у меня появился свой угол. Две старшие дочери давно определились и жили своими семьями в райцентре, в нашем некогда славном, а ныне захудалом городке, кстати, летописцем не раз помянутом.
Каково же было моё удивление, когда в половине третьего в комнату вошла Катя. Глянув на неё, я даже возмутился: