Мама, я буду глазами твоими,
мы поездим с тобою,
и веси России
замелькают, как кадры Феллини.
Черно-белою лентой дороги
обмотаю налитые памятью ноги.
По пыли и пеплу, и росам, тревогой
задрожит колокольчик у хаты,
покосившейся, с серой заплатой.
Ты, озябшею птахой, когда-то
собирала нехитрые крохи. Ненастье —
тихо выла метель по Настасье.
Белых крыльев ее вековая усталость
согревала, хранила, касалась —
это все, что в наследство досталось.
На погосте могилка заждалась.
Ни крестов, ни оград, ни молитв панихиды,
только крылья,
трава проросла сквозь забыто.