Виртуоз воздушной буквы,
соглядатай глазницы,
рыба меховой поросли.
Является ли личностью личинка в замке?
Разглаживание самораскрытия шариков.
Сирена в болоте.
Соревнование по прыжкам температуры тела.
Будильник вскочил
и дал мне под дых, —
Я задышал.
Какие ещё события?
Непрерывное задумчивое шипение прижалось к окну.
Я пишу под диктовку гула стен, сияющего в своих грёзах ковра, сосредоточенных ручек на дверцах шкафа, удивлённого домашнего мяча, звуковой вазочки, слюды, засохших цветов, хлопающих своими головами о другую вазу.
Пересказываю скалу у себя на подоконнике, нежные фортепианные камешки под колёсами автомобилей, единственный выдох, в котором мы находимся, полёт невинных занавесок, трубный глас моих пальцев.
Хлещу тетрадь плёткой: «Пиши! Пиши!» А ведь это я собирался писать, а тетрадь писать не умеет… Понимает ли она то, что я пишу в ней? – Она – эхо, тот, кто помнит мои слова лучше меня самого.
Вынырнул из нижних слоёв эфира у себя на диване. Думал: «Небытие», а это просто чернота внизу эфира. И вот я уже здесь, а тяжесть испаряется на глазах, как остатки раскалённой воды.
Мир находится в состоянии равновесия. Рядовой Аменхотеп, выйдите из строя, съешьте мясо и исполните на плётке – ударами и свистом разной высоты – мелодию «Среди деревьев летал спортивный старик».
Мешки с солидолом, жировик акробатический, гуттаперчевый, но мёртвый, прыгает искусно, но труп, дрессированный батут, вживление мешка объяснений под кожу. Это крах, кряквы причитают. Футбольный мяч оказался крашеным колобком. Колобок забил сам себя в ворота. Ураааа!!!!
Зарывшийся под землю на 30 метров отбойный молоток; трактор, летящий по небу как самолёт, безответственность. Обещаю, я буду говорить с тобой чаще! И ещё чаще! И ещё! – Пока мы не сольёмся в единое существо, пока наши разговоры не станут симультанными, а потом один рот научится говорить двумя голосами сразу и это будет наш общий рот.
Хлебушек – посланник Бога по кличке Мыло.
Тело моё открывается как глаз, – где веко? Где веко? – Хочу прикрыться, а веко уже соскользнуло, не знаю куда, – тело не видит своего века, и я голый, как рыба. Может быть, всё, что я вижу – это и есть веко? – Тогда – я откроюсь, когда всё исчезнет. Это книга без мыслей – в лучшем смысле этих слов. Но никакой пустоты здесь нет. Бубнит бубнящее будущее, клубятся буб и бумба. Настой настоящего. Щёки, щели.
Ворона, корова, корона. Клюёт кувшин, кувшин блюёт. Мандрагора совокупляется с осьминогом. Буду ощущать ложкой по кастрюле, слышать голосом по воздуху. Высморкай автомобили из дорог. Искры во сне. Выгляни на улицу, – там роман и стихи. – Они там есть, но я не вижу за окном слов. Воспеватели корма, обниматели клубня, простыни, тики, пики, булавки, клю, вруны, честные совы, крамола на кроманьонца.
Смелость, пружина, массаж воздуха, воздухом, полёты по комнате, лассо на лампу, тарзанка из комнаты в комнату. Путешествие обморока, карта карты, меридианы тела.
Летающие клыки, фейерверк зубов. Межзубный космос, Краус обнял Клауса по лестнице. «Кар!» – Утверждает ворона. Что она имеет ввиду в данном случае? Наглазник подпрыгнул с лица в потолок.