Читать Мелькающие выписки

Мельцающие-меркающие выписки: кто Я?»

Давайте так: мелькать или мерцать? Почему «мелькающие»? Почему «выписки»? Примем во внимание, что мерцание, а с ним и «меркнуть» связано с мраком: уйти в темень – погаснуть. Мелькать – это гиперболизированное от «меркнуть» (мрачнеть? – опять темнота!). Но внезапно мрак, мерцание как всё-таки явление столь светоносное – это ещё и утро: просвет, не побоюсь этого слова, надежда. Свет как надежда. Разве может блик, мерцание быть чем-то предвестником «плохого»? Нет. Ровно, как и выписка как форма «жанра» не иначе чем, как мелькающей быть не может. В миг появившись (промелькнув), она испаряется. Своим новым сборником произведений С. Кудрин нам это и показывает.

Запал опуса, в целом, удивляет. Здесь есть мотивы из предыдущих сборников и их немало, а также и двухчастная структура произведения встречалась нам уже ранее. Но что удивляет? Удивляет на первый взгляд необъятный спектр волнующих проблем. Автор растёт – растём и мы.

И стиль автора становится более осознанным. О чём говорю я?

Изначально даже, с некоторой оправданной агрессией, Сергей заявляет о неизбежности левой идеи (она вскоре станет табу: вы ещё увидите), и эта тема пропитана всем сборником. Что значит, как говорит автор, «повиснуть слева»? Возможно ли это? Автор утвердительно говорит, что да: иного пути нет (на злобу дня). При всём при том, что последний абзац девятого стихотворения в прозе первой части – это, если возможно, выражение того чувства, присущего всем нам. Мы все солидарны в этом, позволю процитировать часть пассажа: «Я не безголовый «ура-патриот», я просто обожаю тебя, о, Русь, разумными и обоснованными рассудком чувствами, выражая себя так, как умею, при этом повиснув «слева». Нищету твою, Россия, боль твою и горе мы переживаем все. Но тебе суждено быть счастливой. Я, в свою очередь, процитирую слова героини одной из картин Годара: «Я не умру до тех пор, пока слова «Россия» и «счастье» снова не станут синонимами». Все мы этого жаждем: Кудрин, Каменская, автор этих строк и вы. И мы тоже не умрём до тех пор.

Экзистенциальные мотивы творчества С.К.К. тут переплетаются с «чеховской тоской». Здесь явно прослеживаются те самые феномены как «лень жить», «Сизифов труд» (а чем сегодня является поэзия как не сизифовым трудом? Кому она нужна?), да и феномен – будущего «Я» – а каким ты стал?» (Кудрин даже предоставляет собственную анкету) отдаёт безысходностью. Каждый из нас может ответить, что «не стал тем, кем желал быть»: очень часто мечты не сбываются – вектор идёт в ином направлении, а, может, и слава тому самому Богу?

Неизвестная никому Анна – это некий неизвестный объект Х. Ей посвящено множество стихотворений, пропитанных то любовью, то ненавистью, как бы банально это ни звучало. Пусть образ Анны останется у нас свой собственный: в интимные дела мы не лезем. «Анна» недостижима, хотя подбираться к ней мы можем с разных сторон.

Поражает поэма. Это некий, то ли катабасис, то ли анабасис длиною в десять дней последнего месяца года. Два города Кудрина (оба на «П» (и, кстати, обратите внимание, как Пермь пишется в стихотворениях автора!)): Пермь и Петербург, задаются вопросом: откуда и/или куда? О знании обоих разглагольствовать не буду, ибо и так всем понятно, насколько близки они ему. Десять дней, путешествие под землёй («Балтийская, Балтийский вокзал»), холод да мороз, слякоть в Петергофе, новостройки и Кама, и «дожить до восемнадцати» – чем не ностальгия и/или невозможность найти себя?