…призвав косноязычного Моисея к пророческому служению, Яхве велит ему взять Аарона своим толмачом. В предании роль Аарона вторична: его призвание опосредствовано участием в миссии Моисея.
Странная участь Аарона отразилась в моей судьбе, как в тусклом квадрате зеркала, пригодного разве что для поспешного бритья поутру. Подобно моему предшественнику, я не страдаю косноязычием; как и у него, у меня отродясь не было собственной «великой миссии». Нерадивый, непутевый, но истово преданный своему господину толмач, вот уже несколько лет, прикусив от усердия кончик языка, я перевожу на язык слов экстатическое бормотание невидимого «косноязычного Моисея», ошивающегося где-то поблизости чуть ли не со дня моего рождения. Смысл его почти нечленораздельного лепета порой темен и невнятен даже для меня самого. Старомодный поэт назвал бы моего Моисея «музой», но какая, к черту, муза из этого неистового старца с тяжелым характером?!
Как и всякий человек, посвятивший себя созданию текстов, сам по себе я ничего не значу, и мой посох не превратится в змею на глазах изумленного фараона, если я дерзну совершить сей подвиг самовольно. Но пусть только последует приказ моего неукротимого Моисея – и не десять, а сто казней египетских нашлю я на первого, кто под руку подвернется, не потрудившись пролить слезу сочувствия над затрепанным «личным делом» своей жертвы. Я ненавижу принуждение и прихожу в ярость от любой, даже дружественной попытки вмешаться в мою жизнь, но когда поблизости появляется мой Моисей, я становлюсь ретивым служакой. Я готов покрасить траву у забора и рассчитаться на «первый-второй», если только он пожелает. Я могу не часами – столетиями! – поддерживать воздетые руки моего босса, господина и повелителя: пусть он молится своему загадочному суровому богу, если уж мне не дано. Его косноязычное бормотание достигает не слишком чутких ушей той силы, по воле которой делает свои вдохи и выдохи Вселенная, а моя гладкая речь – только для человеческого слуха, так уж все устроено.
А порой, когда зимняя ночь оказывается слишком уж долгой и я всем телом ощущаю тяжесть зыбучих песков утопившего меня времени, я – могущественный раб, по прихоти своего господина смиренно превративший в змей не одну тысячу посохов! – прошу судьбу об одном: лишь бы не выяснилось в самом конце пути, что никакого Моисея никогда не было…
…существует суфийский миф об абдалах – скрытых святых, управляющих миром…
– Я отношусь к предсказателям настороженно…
– Угу, они все врут.
– Ну, некоторые врут, конечно, но не о них речь. Я говорю о настоящих.
– А есть настоящие?
– Почему нет? Если есть подделки, где-то должен быть оригинал.
– Странный подход.
– Подход как подход.
– Но ты же сам говоришь, что относишься к ним настороженно?
– Ну… Скорее с опаской. У меня есть теория…
– Теория? Тиорéя, диарея…
– Цыть! Внимай и трепещи. Я думаю, что судьба человека вполне пластична и подлежит переделке. Но только до тех пор, пока она не сформулирована. Пресловутая свобода выбора имеет место лишь на диких пустошах судьбы, пролегающих между возделанными, описанными и напророченными участками… Конечно, не обязательно быть великим пророком, чтобы прибить чужую жизнь гвоздями к очередному событийному забору…