– Всё опять свои писульки пишешь, Ванька? Эх, раздолбай ты, ну ведь раздолбай. И в кого ты такой уродился, а, я тебя спрашиваю?
– Дед, ну ты опять с утра пораньше начинаешь. В сотый раз повторяю, это – не писульки, а исторический роман. А по поводу раздолбая я протестую. Ну какой же я раздолбай, нам что денег не хватает, которые я зарабатываю?
– А денег, Ванёк, много никогда не бывает. И непутёвым раздолбаем ты являешься, потому как на работу с утра пораньше не ходишь, как все нормальные люди, а порой и вовсе спишь до полудня. Во времена моей молодости таких как ты, внучёк, ссылали за сотый километр по 33-ей статье.
– Зарабатывает он, посмотрите-ка на него, историей своей по скайпу, ага. Вон Новиковы какую машину в кредит взяли, да трёшку в ипотеку! Куда уж нам до них с такими твоими заработками. – по привычке вклинилась в разгорающуюся ссору супруга Ивана, Марфа Скоробей, дородная рыжая женщина в бигуди, с сигаретой в зубах. – Уж миллион раз тебе говорила, иди в бизнес. Так ведь нет, куда там – сидит, сидит он штаны свои просиживает, а на семью ему плевать.
– А я тебе, Марфуша, в миллионный раз объяснить пытаюсь, что бизнес это – не моё, а стало быть, нечего мне там делать. Я – историк и писатель. Если же тебе не хватает тех денег, которые я зарабатываю, милости прошу, иди сама в свой бизнес, и зарабатывай сколько душе угодно. Но пока душе твоей угодно сидеть дома и домохозяйничать, из чего следует, что жизнь такая тебя вполне устраивает. Поэтому, пожалуйста, покинь сие поле брани и займись обедом.
– Обедом ему требуется, чтобы я занялась, а вот не буду, да на зло тебе не буду, и всё. Понял ты?
– Я понял, Мáрфушка, понял. Теперь я, пожалуй, понял, почему Лев Николаевич Толстой в своё время трижды ходил пешком из Москвы в Ясную Поляну…
Семейные сцены, происходящие практически ежедневно, а порою и по несколько раз на дню, вгоняли Ивана Ильича в глубочайшую депрессию, ввиду чего он на какое-то время переставал писать и радоваться жизни.