Я родился вскоре после окончания Великой Отечественной. Время было трудное, полуголодное. Только что отменили карточную систему на продукты питания. И, тем не менее, молодые семьи, ютившиеся в крохотных комнатушках перенаселённых коммуналок в бараках и подвалах, активно обзаводились детьми, нисколько не задумываясь о возможных проблемах с яслями и детским садом для ребёнка, и о карьерном росте для себя. Проблема была скорее в выборе для меня подходящего имени, что случается сплошь и рядом, когда муж и жена имеют разную национальную принадлежность. Отец очень хотел назвать меня Самуилом в честь любимого дяди Мули. Мама была категорически против. Ей очень нравилось имя Максим. Этот спор длился бы очень долго, если бы в него не вмешался мамин отец, мой дед, предложивший назвать меня Матвеем. И это оказалось идеальным компромиссом. Ибо имя «Матвей», являясь, также, как и имя «Иван», древнееврейским по происхождению, было широко распространено и в русской среде. Не скажу, что мне оно особенно нравится, но в любом случае я по сей день благодарен деду, спасшему меня от «Мули». К тому же, отец вскоре после моего рождения навсегда покинул нашу семью, унеся с собой в неизвестном направлении благодарную память о неведомом дядюшке Самуиле.
Когда мне исполнилось двенадцать лет, – а было это в самом начале шестидесятых, – в жизни нашей семьи произошло два серьёзных события. Во-первых, внезапно заболела мама. Заболела тяжело с приступами удушья, с отеками легкого. Второе событие было напротив радостным – наконец-то женился мамин брат, долго ходивший в холостяках. Оба эти факта, как бы, с двойной подстраховкой обусловили наш с мамой переезд на Юго-Запад Москвы поближе к дедушке с бабушкой. А в нашу комнатуху на третьем этаже серой измайловской пятиэтажки переселился мой дядька с молодой женой. Этот переезд однозначно положительно повлиял и на мамино здоровье, и на моё поведение, которое под влиянием хулиганского окружения, царившего в те времена в Измайлове, заметно ухудшилось. Какое-то время до конца учебного года я еще продолжал ездить в школу на Сиреневом бульваре, дорога до которой с тремя пересадками занимала полтора часа. А осенью я уже стал учеником шестого Б в своей новой школе. По началу мне показалось, что новые мои товарищи мало чем отличаются от измайловской шпаны. На первой же перемене ко мне подошли двое ребят. Самый высокий из них хлопнул меня по плечу:
– Привет Горох!
– Я не Горох, а Горохов, – попробовал я было возразить, на что он миролюбиво заметил:
– Да ты не обижайся! У нас у всех кликухи такие. Меня вот Толик зовут, а фамилия Бубнов. Но можешь звать меня просто Бубен или Толян. А Лёшку Гусева можешь Гусём звать. Он не обидится. Правда, Лёха?
Так за мной закрепилось прозвище Горох, что для меня вовсе не было обидно, ибо «горохами» называли себя многие наши родственники. Однажды учитель литературы начал какой-то свой рассказ словами:
– А было это давно, как принято говорить, ещё при Царе Горохе!
При этих словах все захихикали и стали показывать пальцами на меня: