Летним утром 1959 года аспирант исторического факультета Тихореченского педагогического института Егор Александрович Олегов отправился на дачу.
Стоял самый конец июня, занятия в институте закончились, и Егор оказался совершенно свободен. Семья – жена и двое детей – пребывала на даче уже две недели.
Вагон пригородного поезда оказался почти пустым. Оно и понятно – понедельник. Рабочие и служащие уехали более ранним рейсом, а сейчас отправлялись в путь те, кому спешить особенно некуда: отпускники вроде него, пенсионеры и прочие праздные личности. Егор вошел в вагон ни на кого не глядя, уселся на сиденье, рядом поставил туго набитый портфель, на пол вагона опустил объемистую сумку, достал из портфеля захваченную из дома «Правду» и уткнулся в первую страницу газеты, где крупный заголовок сообщал о начале работы пленума ЦК КПСС. В этот миг паровоз издал резкий гудок, состав дернулся, и Егор едва не свалился со скамьи.
– Безобразие! – возмущенно произнес он вслух.
– Это они всегда так делают, – тут же поддержал его сидящий поодаль старичок с удочками. – Озорные ребята, эти путейские…
Но Егор, не желая вступать в беседу, демонстративно уткнулся в газету.
– Чего же нынче пишут? – не отставал словоохотливый дедок. Он подвинулся и заглянул через плечо Олегова. – «Информационное сообщение», – прочитал он по складам. – Серьезное политическое мероприятие. Опять Никита Сергеевич резолюции намечать будет…
Старик несколько раз кашлянул и замолчал, ожидая ответной реплики. Так и не дождавшись, он вновь перешел в наступление.
– А кто это такой в нижнем углу? – поинтересовался он, тыча пальцем в газету. – Орденов-то сколько!
– Император Эфиопии Хайле Селассие, – довольно сердито объяснил Егор. – Приезжает к нам с государственным визитом.
– Император, значит, – глубокомысленно повторил старик. – А вот скажите мне, молодой человек, – сказал он, усаживаясь напротив Олегова и косясь на его обширную лысину и очки, – зачем они к нам все ездят, эти императоры?
Видя, что от старика не отвязаться, историк отложил газету.
– Дружеские отношения налаживают, – объяснил он.
– Ну да, ну да, дружба – это конечно… Одного только не пойму. Может, вы мне растолкуете. Мы своего императора Николашку в восемнадцатом шлепнули, так неужели этому Хайле не обидно, что, так сказать, коллега по работе сгинул вместе с семейством ни за что ни про что? Может, и его ждет та же участь, чего ж он к нам прет?
Егор Александрович усмехнулся. Старичок, видать, был непрост. Тот расценил усмешку Олегова по-своему.
– Ладно-ладно, провокационных разговоров вести больше не буду. Не боись, товарищ ученый. Вы ведь ученый?
Пришлось рассказать попутчику, кто он и откуда.
– А куда едешь-то? – не унимался дедок. Он обращался к Олегову то на «ты», то на «вы», видно, нарочно поддразнивая. Узнав, что Олегов едет на станцию Забудкино, расцвел.
– Как же, знаю. Дружок у меня там проживает. Отличные, скажу вам, места. Леса сосновые – что твой Шишкин. Знаете Шишкина – художника?
Олегов сказал, что знает.
– Хорошие леса, – продолжал старик. – Сосны эти – что твои мачты… Грибов много, ягод… И рыбалка неплохая. Там в лесу есть озеро. Лихим называется. Уж не знаю, почему так жутко зовется. Так вот, окунь в нем клюет отменный, ерш также… А если умеючи, можно и линя изловить.