Жаркий июльский воздух густым сиропом втекал в окно вместе с дребезжанием трамваев. Стрелки ходиков были готовы вот-вот слиться в одну в верхней точке облупленного циферблата. Витя оторвался от потрепанного библиотечного «Человека-невидимки», шумно выдохнул и смахнул с бровей капельки пота. Нужно было срочно пойти искупаться.
Натянув выцветшую, с дырками под мышками синюю футболку и зашнуровав такие же старенькие, тоже прохудившиеся кеды, он, прежде чем отправиться на речку, выглянул в окно. Небо было вылинявшим, как его футболка, словно с месяц провисело на веревке под солнцем в чьем-нибудь дворе, и в нем отрешенно кружили обалдевшие от жары голуби. С высоты второго этажа была видна длинная очередь, образовавшаяся у бочки с квасом. Над перекрестком бледным желтым глазом мигал светофор, плакат на стене ателье мод призывал прятать спички от детей и при пожаре звонить «01», а напротив окна, у противоположного тротуара, стояла в хлипкой тени тополька чья-то новенькая белая «Победа». И там же, в тени, возил ногой камешек белобрысый мальчишка. Мальчишка был самым обыкновенным, одного, наверное, с Витей возраста, только одет был гораздо лучше: красная с черным переливающаяся тенниска, серые брючки со стрелками, узкие, с плетеным черным ремешком – в таких куда хочешь не стыдно пойти, хоть на первомайскую демонстрацию, хоть на спектакль в ТЮЗ. На ногах мальчишки красовались сине-белые кеды – настоящие китайские! – а в руке он держал небольшой кулек. Впрочем, Витя недолго его разглядывал – ну, стоит себе и стоит. Может, ждет кого. Или папину машину стережет.
Витя запер обитую порванным черным дерматином дверь и по скрипучей деревянной лестнице, над которой висел неистребимый запах примусов, кошек и щей, спустился вниз. Заглянул в почтовый ящик, ничего там не обнаружил и вышел на крыльцо – три каменные ступеньки, нижняя из которых едва виднелась над асфальтом. Тротуар возле дома был исчерчен белыми и рыжими линиями «классиков», проведенными с помощью осколков кирпичей. Тут девчонки обычно скакали со склиткой – баночкой из-под гуталина, для веса плотно набитой землей. Но сейчас девчонок не было, разъехались на лето кто куда – в пионерлагерь, в деревню… А вот Вите путевки в фабричный лагерь не досталось. Потому что мама на третий год после смерти Витиного отца стала выпивать, и ее, в конце концов, турнули со швейной фабрики. Теперь она работала уборщицей в магазине «Овощи», а там никаких путевок не было, а если и были, то доставались другим. Отец у Вити умер из-за больных почек, а все годы после войны был токарем на экскаваторном заводе.
Мальчишка перестал катать камешек и, застыв на месте, смотрел на Витю из-за гладкого капота «Победы». Витя скользнул по нему взглядом, подтянул пузырящиеся на коленях спортивные штаны и спрыгнул с крыльца. Уже сделав несколько шагов мимо окон с закрытыми ставнями – Танька Морозова вместе с матерью уехала погостить к родичам на Украину, – он услышал за спиной окрик:
– Эй, погоди!
Витя оглянулся. Мальчишка перебежал через дорогу и направился к нему. Витя на всякий случай пошарил вокруг глазами – но ни палки поблизости не оказалось, ни кирпича.
– Ну? – Он сплюнул, настороженно наблюдая за белобрысым.